— Эка беда, — обрадовался старец. — Все мы когда-то подходили к Исповеди первый раз, — дружелюбно хлопнул он его по плечу.
— Вы не понимаете, — заставив себя посмотреть на монаха, выдавил окончательно растерявшийся и смущённый подросток. — Я такого наделал…
— Неужели человека убил? — округлил глаза собеседник.
— Нет, но…
— Церкви и монастыри разорял? — продолжал допытываться старик.
— Нет…
— Может, над которой девицей надругался?
Парень залился краской, когда до него дошёл смысл последнего вопроса, и вновь отрицательно покачал головой.
— Вот видишь! — лучезарно улыбнулся отец Симеон. — А Господь, по милости Своей, и эти воистину страшные грехи прощает, если человек искренне кается и приходит к Нему. Так неужели твои прегрешения ужаснее этих?
— Вроде бы нет, — немного приободрившись, ответил Серёжа. — Но я не умею каяться, — откровенно признался мальчик.
— Мало кто умеет, — вздохнул старик. — И я не умею.
— Как это? — открыл рот Серёжа на такое совершенно невероятное заявление старца-монаха.
— Вот так, — печально и вполне серьёзно подтвердил отец Симеон. — Лоб бью всю жизнь, а настоящего покаяния не имею.
— А как же тогда?..
Незаконченный вопрос повис в воздухе. Неторопливо помешав содержимое котелка, монах опустился на свой пень и только тогда задумчиво спросил:
— Есть ли у тебя, С
Будто зачарованный Серёжа кивнул.
— Вот это и есть первая ступень покаяния. Когда ещё не осознаёшь, не понимаешь всей тяжести греха перед Богом, но чувствуешь, что согрешил.
— И что же делать? Вспоминать всю свою жизнь? — тихо, почти шёпотом, спросил старца мальчик.
— Зачем всю? Обычно начинают исповедоваться лет с семи: кто раньше, кто позже. Чтобы было легче, я дам тебе уголёк и дощечку. Сможешь вечером записать все грехи, что вспомнишь. Только есть одно условие: ты ничего на исповеди не должен скрывать.