Второй шанс

— Ты ещё вернёшься сюда, и я сам тебя встречу, — обнял его отец Георгий, объявив, что завтра сутра они отправляются в путь.

— Но когда? — уже не сомневаясь, что старец имеет дар прозорливости, лишь грустно спросил юноша.

— Всему своё время, — ушёл от ответа монах. — Запомни: сначала к реке, а потом прямёхонько к третьей горе, не переходя реку. Это тебе пригодится.

— О чём это вы? — стараясь запомнить всё слово в слово, удивился Сергей.

— Господь подскажет, — загадочно улыбнулся батюшка.

В дорогу его снарядили, будто он собирался не к вечеру уже быть на базе, а как минимум плутать по тайге ещё с неделю. Большую часть ноши, невзирая на пылкие возражения юноши, взвалил на свои плечи отец Георгий, и они вдвоём, провожаемые собравшейся на крыльце братией, отправились в скит покойного отца Трифона.

— Не забудь про лампадку, — прощаясь, прошептал отец Афанасий.

Так и не поняв, что тот имеет в виду, парень поспешил вслед за своим провожатым. Уже зайдя за первые деревья, он обернулся, с тоской в последний раз оглядев монастырь и древних монахов.

— Не забывай смотреть под ноги, — вывел его из раздумий отец Георгий, когда они миновали освящённый источник.

— Может, всё-таки я понесу, — кивнул Сергей на берестяной короб за спиной старика.

— Береги лучше ногу, — покачал головой батюшка, — путь нам предстоит долгий.

«А как же вы? Вам ведь ещё и возвращаться» — хотел было возразить Сергей, но передумал. Было неловко нагружать своей поклажей немощного почти столетнего старца, пусть он и выглядел бодрым и полным сил. Однако несколько дней послушничества приучили его не спорить с монахами.

Сам он нёс закрытую тряпкой корзинку с подарками: фляжкой отца Никиты, куда ещё с вечера Серёжа набрал святой воды; Евангелие, отданное ему отцом Афанасием; маленьким мешочком, в который отец Симеон насыпал мелко нарезанных высушенных просвирок; и деревянной баночкой с охлаждающей мазью от отца Фаддея. Да ещё отец Иона набрал ягод ему на дорожку.

Щеголял парень по-прежнему в лаптях и уже заранее с предвкушением представлял лица Егора и Петьки, когда они увидят его. Кроссовки, как впрочем и козий сыр, и травяной сбор для чая, и добрый мешок кедрового ореха и даже связанные отцом Климентом из козьего пуха шерстяные носки, — лежали в коробе, с которым никак не желал расставаться настоятель.

— А почему вы пошли в монастырь? — через какое-то время, устав от молчания, полюбопытствовал у старика юноша.

Отец Георгий на минуту задумался.

— Не было для меня жизни в миру, — наконец, ответил монах. — Батюшка мой приходским священником был. Нас у него было аж восемь голов, и всех обуть и одеть надо. А приходик-то маленький, деревенский. Еле-еле с помощью скотинки да огорода перебивались. Мне только десять исполнилось, я младшенький у папеньки был, как мамку болезнь унесла. Сестёр моих папенька быстро замуж повыдавал, старшие братья ещё при жизни мамки определились: один женился, второй — в монастырь. Один я остался неприкаянный. Вот папка меня и отвёз в соседнюю деревню под крыло к отцу Игнатию, а сам поехал к архиерею, благословение на монашество брать, да по дороге его большевики и повязали. Остался я при монастыре. Другой жизни, почитай, я и не видывал. Ну и слава Господу.

К обеду они вышли к реке, где и устроили привал. Нога от долгой ходьбы уже ощутимо болела, и Серёжа с упоением разулся и вошёл в прохладную воду.

Они, помолившись, перекусили сыром и оказавшимися у отца Георгия сухарями, запив всё это обычной речной водой.

— Горные реки всегда чистые, — наставительно произнёс монах, первым зачерпнув пригоршню воды.