– Да, пытались эту лавочку прикрыть, – подал голос Бортник. – Даже на моей памяти несколько раз пробовали.
– Точно, было дело, – согласился Ратушенко. – Смешно, ей-богу. В том году под Годище менты из областного центра пытались задержать незаконных добытчиков. Им там навешали по самые помидоры. Одному ногу сломали, другому витрину расписали. Менты подкрепление подтянули, закрыли бузотеров. Так целая толпа старателей – их паханы науськали – с палками окружила администрацию и чуть на штурм не бросилась. Пришлось отпустить пацанов. Менты обиделись, что их за людей не держат. Стянули нацгвардию, бывший «Беркут», «Грифон», пошли на толпу со светошумовыми гранатами и резиновыми пулями. Вот потеха была. Куча народа пострадала. День махались, никто не отступил. На принцип пошли и те, и эти. Живо примчались какие-то высокие депутаты, посланцы от министра внутренних дел, чего-то терли, решали. В итоге всех задержанных отпустили, вояк отвели. Контора работает. Словно и не было ничего.
– Под Маренниками еще буза была, – вспомнил Бортник. – В прошлом сентябре, кажется. Менты, которых еще не купили, инициативу проявили, решили показать, что они закон. Встали и не пускали людей на месторождение. Толпа копателей собралась у блокпоста и перекрыла дорогу на Варшаву. Снова терли, решали, морды друг дружке правили. Потом этих ментов, кстати, уволили за самоуправство и превышение полномочий.
– В тех же краях на заставе бойня была, – проговорил Ратушенко. Пограничники задержали нескольких местных копателей, отобрали мотопомпы. Так весь поселок поднялся, накостыляли воякам, еще и сельскому старосте голову разбили. Заставу разнесли, все стекла повыбили, ворота сломали. Приехали следователи из СБУ. Их подкараулили в лесу и тоже навешали. Не успокоились, пока народу мотопомпы не вернули. Только мало здесь самостоятельных копателей. Рискованно в одиночку работать, на том свете можно проснуться. Вот и идут люди в артели, живут в шалашах и палатках, сдают все добытое и имеют гривен четыреста в день от щедрот начальства. Зато, в принципе, безопасно, если не влезешь, конечно, в какую-нибудь авантюру.
«Четыреста гривен? – подумал Алексей. – Аж тысяча русских рублей за день в грязи? Это действительно самая счастливая страна в мире».
– Неплохо, – сказал он. – Целая отрасль отделена от государства и находится в тени.
– А никто и не думает прятаться, – буркнул Бортник. – Ни старатели, ни их начальство. В социальных сетях общаются, советы дают, покупателей ищут. Янтарь здесь хорош, пулей разлетается по всему миру.
– Про экологию никто не вспоминает, – заявил Ратушенко. – А ведь огромные территории просто гибнут. Одна большая зона бедствия. Ведь как происходит дело? Янтарь – он под землей, в верхних слоях. Кому охота лопатой ковырять? Муторно, производительность низкая. Картели работают масштабно. Рядом речушка Корынь. Вроде небольшая, но водицы в ней с избытком. Петляет по всему району. Да не она одна. Хозяева наши находят лес, где под землей есть янтарь, окружают зону флажками, кордонами, чтобы не совались непрошеные гости. Подгоняют технику, тьму рабочего люда. От реки прорубается просека. Народ пашет как проклятый. Корчует корни, чистит пространство. Лес рубят, жгут. Потом экскаватор роет канал до реки. А там уже включаются мотопомпы, разматываются рукава по всему лесу. И пошла вода. Ямы вымываются до десяти метров глубиной, представляешь? Янтарь легкий, выносится на поверхность. Из жижи его и достают сачками, прямо как мелкую рыбку. Куда уж проще, чем лопатой в земле ковырять. Только у этого способа добычи есть два недостатка. Во-первых, ямы под водой не видно. Народ идет толпой. Многие проваливаются. Кто-то захлебнется, кого-то засосет, и все, нет человека. Люди гибнут постоянно. Но это как бы производственные издержки. Знали, на что шли. Компенсацию родственникам, понятно, не платят. И второе: проходит немного времени, и лес превращается в болото. Каналы прорыты, их никто не засыпает, и вода топит все вокруг. Верхний слой почвы смывается целиком, остаются лишь песок и глина. Новый лес здесь уже не вырастет. Нужна рекультивация, но не паханам. Тем подавай выгоду, а остальное пусть горит синим пламенем.
– Вот на такое дерьмо нас вчера и бросили в Дубринском лесу, – проворчал Бортник. – Пилы, топоры – работай, мужик. Восемь десятков гавриков, почти дармовая сила, только кормить и нужно, чтобы инструмент держали. Ты, парень, набирайся сил. Гляжу на тебя и понять не могу, как ты работать собрался. В зеркало смотрел? А церберы у паханов знатные, не посачкуешь. Нужно постоянно что-то делать, хотя бы видимость создавать.
– Я справлюсь, – пробормотал Алексей. – Мужики, это получается натуральный концлагерь.
– Да, вроде того, – согласился Ратушенко. – Штрафная зона. С правами человека не сюда. Письмо домой не напишешь, родне не пожалуешься. Ни телефона, ни Интернета. Поехал на заработки – сам виноват. Думать надо мозгами, а не задницей, не вестись на блестящие камешки. Выживешь, домой вернешься, жалуйся, сколько влезет, только ни черта это не поможет. На воле у них тоже свои люди, следят за ситуацией. Найдешь нормального мента или прокурора, не будет он с тобой связываться. У него семья, дети, на хрена ты ему сдался? Мы люди без документов, вникаешь? У одних и не было, у других суки из администрации отобрали. А получишь ли ты их обратно, это бабушка надвое сказала. Все мы тут бесправные животные, штрафники, заключенные.
– Думаешь, почему ты на этой койке лежишь? – сказал Бортник. – Она четвертый день пустует. Гарик Тарасенко тут спал, шахтер из Макеевки. Он уехал в Житомир, когда война началась, потом жалел сильно. Родня его выперла – ненужным стал. Бомжевать пытался, не понравилось. Поехал бабки заколачивать, погорел на жадности и глупости, целый мешок янтаря при погрузке заныкал для последующей монетизации. Конечно, вскрылось все. Третьего дня Гарик в яму провалился, болото засосало горемыку. Мы все рядом стояли и смотрели, как он тонет. Лопату не протянешь – далеко. Нырнешь за ним, сам утонешь. Радзюк разорался. Чего, мол, уставились, не цирк, всем работать! Пропал человек, будто и не было его.
– «И никто тебя не спросит, кого любил и скольких бросил», – поэтично прокомментировал Ратушенко.
– Неужто такое возможно? Пропал человек, и никому не интересно, где он, что с ним приключилось? – спросил Алексей. – Это же реально государство в государстве, со своими законами, армией и репрессивным аппаратом. Даже в Донбассе такого нет. Тамошние мятежные власти, несмотря на трудности, пытаются наладить нормальную жизнь с соблюдением законности. Не всегда у них выходит, но подобное средневековье там точно не приветствуется.
– Дружище, ты как с луны свалился, – неодобрительно заметил Ратушенко. – Ты откуда вообще взялся? Точно с Харькова?
– Точно с Харькова, – проворчал Алексей. – У нас тоже безобразий хватает, но до такой дикости мы еще не дошли.
– Это потому, что у вас ни янтаря, ни золота, ни леса, – заявил Бортник. – Нищеброды вы там. А посети Львовщину, Закарпатье. Там и вовсе вся жизнь на контрабанде держится.
– Отпускают хоть на свободу с чистой совестью из вашей янтарной республики?
– Она такая же наша, как и ваша, – отрезал Ратушенко. – Кстати, были на нашей памяти два случая, верно, Бортник? Витьку Горшко из Мукачево отпустили. О нем, похоже, дружки похлопотали, выяснили, что он здесь чалится. За ворота вывели и пинком под зад. Бежал к дороге, счастью своему не верил. А еще Лебедевский был, Кирилл Егорович, мрачный такой, здоровенный мужик. По науке трудился, на военном заводе новое оружие разрабатывал. Контору закрыли, мыкался без денег, подался на промысел. Погорел на чем-то, подставили мужика, он и оттрубил у нас две недели. Весь чахоточный стал, постоянно кашлял. За ним приезжали важные фигуры на джипе. Шаховский фыркал, шипел, с кем-то по телефону ругался, но отпустил.
– Начальство сильно зверствует?