Алексей повернул голову, проводил их глазами. Зрелище необычное даже для театра абсурда. Бородатые мужчины в камуфляже степенно покачивались в седлах, свысока поглядывали по сторонам. За их спинами висели автоматы АКСУ, к поясам были пристегнуты казачьи нагайки.
– Что за кавалерия? – спросил Алексей.
– Тоже охрана, будь она неладна, – ответил Ратушенко. – С Тернопольщины, корчат из себя крутых и незаменимых. Одно время пытались подмять под себя пару приисков, но им живо указали их место, больше не выступают. Выполняют, так сказать, патрульные функции. Могут нагайкой хлестнуть, если под руку попадешься. В принципе, их присутствие тут оправдано. Бензин коняги не потребляют, сена им хватает. Они могут пролезть там, где автотранспорт увязнет. Недавно мужика одного за ноги привязали и таскали по полю, потешались. Провинился чем-то, а хлопцам развлечение. Орал бедняга так, что на Волыни было слышно. До смерти затаскали. Он башку об пень разбил.
Автоматная очередь подбросила всех тунеядцев. Рассмеялся охранник, стрелявший в небо.
– За работу, бездельники! – фальцетом проорал Шлыпень. – Чего разлеглись, подъем!
Снова все пришло в движение, люди потянулись к лесу. Неохотно разбредались по рабочим местам вольнонаемные.
Снова гремела техника, визжали пилы. Дело продвигалось, просека расширялась, вгрызалась в лес. Экскаватор продолжал разбрасывать глыбы грунта, углублял будущий канал. Люди работали на автомате, отключив сознание.
– Поберегись! – иногда орали трактористы, и рабочие бросались врассыпную, чтобы не задавило волочащимися бревнами.
Падали деревья, бензопилы кромсали их на части, люди катили чурки с покатой горки. Топоры кромсали кустарники, летели ветки, щепки. Кто-то стонал, распорол запястье о сучок. Ерунда, ничего страшного.
– Еще двадцать метров на сегодня и столько же вширь! – надрывал глотку долговязый прораб. – Пока не закончите, спать не поедете! Все уяснили? Тогда за работу, ленивцы!
– Цели ясны, задачи поставлены, – пошучивал из последних сил Ратушенко. – За работу, товарищи, солнце еще высоко.
Работать после обеда было тяжелее, чем утром. Алексей чувствовал себя каким-то чахоточным быком, на котором весь день пахали поле. Движения людей замедлялись, понукания прораба становились истошнее. Мужики снова корчевали пни, валили деревья.
Порвался металлизированный трос, и рабочие едва успели отпрыгнуть. Один из них покатился с пригорка, а потом орал от боли, схватившись за ногу. Сучок порвал сапог, пропорол стопу. Это был молодой мужчина лет тридцати. Томился в застенках он, похоже, порядочно. Его щеки обросли густой щетиной.
Парень снял сапог, почти полностью порвавшийся по стопе. Лицо бедолаги исказилось. Кость он, возможно, не сломал, но кожу рассекло основательно, хлестала кровь. Боль сворачивала его в узел.
Подошли автоматчики, травившие анекдоты. Хоть какое-то развлечение в однообразном скучном мире.
– Ты что натворил, урод хренов?! – разорался Шлыпень, махая кулаками под носом парня, подпрыгивая от ярости. – Ты знаешь, сколько стоят новые сапоги?! На вас не напасешься, кретины! Саботажник хренов! Будешь работать в этих сапогах, новые не получишь, усвоил, падла? Живо вставай! Какие же вокруг меня дебилы!
Парень пытался что-то сказать, закашлялся, начал вставать и рухнул обратно на пятую точку. Охранник врезал ему прикладом по черепу. От удара с парня слетела шапка. Он повалился на спину, выплеснул струю рвоты, задыхался, давился. Охранник озадаченно его разглядывал.
К нему подошел напарник, почесал затылок и спросил:
– На хрен ты его вырубил?
– Не знаю. Не придумал ничего другого, – ответил любитель махать прикладами.