— Ох батюшки. Они решат, что я тут себе все глаза выплакала, — сказала она, и слова ее легли тенью.
— Я им не скажу.
— Да уж будьте добры.
Они переглянулись. Между ними есть связь, но в этой истории каждая одинока.
— Я, наверное, пойду, — неуверенно сказала Джейни. — Пока Ноа не съел все брауни.
Дениз отерла глаза салфеткой.
— Да ладно, пусть развлекается.
— Вы забыли, что такое четырехлетка, переевший сахара. Это же маньяк в миниатюре.
— Нет, я не забыла. — Лицо у Дениз было невозмутимое. Не заподозришь, что минуту назад она от смеха рыдала. Джейни открыла дверь, и обеих подхватило волной человеческих шумов.
— Это хорошо, — сказала Джейни. Надо ведь что-то сказать. Она потопталась, послушала голоса из гостиной. Отчего-то ей страшновато было возвращаться к Ноа. — Я уже не понимаю, кто он, — сказала она. — Или это я себя не понимаю.
Может, и неправильно говорить такие вещи, тем более этой женщине, но кому еще сказать и что вообще правильно?
Дениз чистой салфеткой отерла сухое лицо, бросила ее в корзину и подняла голову.
— Вы здесь, — тихо сказала она. — А Ноа сидит у меня в гостиной, ждет вас. И этого достаточно, нет?
Джейни кивнула — ее пронзила истинность этих слов. Конечно, этого достаточно. И она вышла из спальни — направилась туда, где был ее сын.
— Это помогает, — обронила Дениз. Джейни обернулась; Дениз смотрела с чувством. — Правда. Я все равно по нему скучаю, тут ничего не поделать, но… — И она осеклась.
Они стояли молча, и воздух вибрировал изумлением пред всем, чего они не знали.
Когда Джейни вошла, Ноа взглянул на нее с дивана. Эти голубые глаза всегда прошивали ее насквозь, нащупывали в ней такое, что никому больше не удавалось отыскать. Она присела рядом.
Вдвоем они смотрели, как подростки у стола ковыряют картофельный салат и что-то друг другу бормочут, дергаясь в костюмах не по размеру, точно марионетки.
— А можно мы уже пойдем, мама-мам? — спросил Ноа.
— Ты не хочешь поговорить с друзьями Томми?