— Не могу выкинуть вашу книгу из головы, — сказала редактор.
Голос резкий и при этом бодрый. С ней в индустрии считаются, сказал агент и перечислил несколько тиражных книг, о которых Андерсон впервые слышал. Интересно, какая она? Темноволосая, жгучая, с бледным лицом-сердечком, Белоснежка пополам с динамо-машиной, накручивает телефонный провод на пальцы… да что он несет? Нет нынче никаких телефонных проводов. Он потел, как школьник на первом свидании.
— Я считаю, такая книга заинтересует многих. Но ее нужно доработать.
— Вы считаете?
— Особенно американские случаи.
— Американские случаи?
— Да. Они все очень старые, семидесятых и восьмидесятых, и они гораздо менее… яркие. Мы же все-таки на американскую аудиторию работаем. Многие случаи развиваются в экзотической обстановке, и это хорошо, но нам нужно больше сконцентрироваться на американских историях. Чтобы люди могли сопереживать.
Андерсон откашлялся, чтобы не отвечать с разгону.
— Но люди могут сопереживать, — медленно произнес он, повторяя за ней слово в слово, как ребенок, который учится говорить, или шестидесятивосьмилетний старик, у которого тает лексикон. — Это не американская история. Это… — Как там было, слово такое? Что-то огромное, а внутри все планеты и солнечные системы. Слово не вспомнилось, и Андерсон зашел под другим углом: — Это история для всех. — И незримо развел руки пошире, точно пытаясь объять все, что имел в виду, но не сумел сказать.
— Это да. Но единственный свежий американский пример у вас… ну, эта история, где ребенок вспоминает, как был собственным двоюродным дедом.
— Да.
— Короче говоря, другие случаи выглядят как-то поярче.
— Ну, разумеется.
— Почему «разумеется»?
— Когда объект — член той же семьи, факты толком не проверишь.
— Это да. Но нам нужна парочка ярких новых историй. Случаев в Америке. Чтобы привязать книгу к настоящему.
— А. Но…
— Что?
Он открыл рот. Внутри вскипели возражения.
— Хорошо, — сказал он. — Нормально. Случай в Америке.