— Хорошо. Снаружи. И что он сделал, Ноа?
— Он… он меня
— Застрелил?
— У меня кровь… Почему он так?
— Я не знаю. А ты как думаешь почему?
— Я не знаю! Не знаю! — Ноа все сильнее волновался. — Я не знаю почему!
— Ну хорошо. Все хорошо. А дальше что было? Когда он тебя застрелил?
— Дальше я умер.
— Умер?
— Да. А дальше я пришел к… — Он поискал глазами. — Мама-мам?
У Джейни, оказывается, подогнулись колени: теперь она сидела у постели на корточках. И дышала — вдох-выдох. А Ноа смотрел на нее.
— Мама-мам, с тобой все хорошо?
Джейни посмотрела на сына. На своего сына. Свое дитя.
— Да. — Она пальцем отерла глаз. — Это потому что линзы.
— Надо их вынуть.
— Я сейчас выну.
— Мама-мам, я устал, — сказал Ноа.
— Ну еще бы, малыш. Ляжем спать дальше?
Ноа кивнул. Андерсон подвинулся, и Джейни села на постель. Ноа положил вспотевшие Ноа-ладошки Джейни на плечи, и она боднула его в лоб. Они рухнули на постель вместе, как одно существо, которым некогда и были.
Когда она во второй раз за вечер вышла из спальни Ноа, Андерсон сидел в кухне. Джейни походила по темной и тихой гостиной, разглядывая предметы, которые за последний час совершенно переменились.