Последняя игра чернокнижника

22
18
20
22
24
26
28
30

Ринс поднял руку и махнул приглашающе:

— Иди сюда, Катя.

— Зачем?

Улыбка его была вымученной, но он неожиданно все же поднялся на ноги и ухватил меня за запястье. Переместил ладонь мне на щеку и наклонился к губам. Замер на пару секунд, будто бы сам сопоставлял, что будет делать дальше. Но потом поцеловал — как-то слишком нежно, аккуратно. Либо у него не было сил на напор.

Стало не по себе: и от его близости, и от этой ласки, которой я не ожидала. Слабо оттолкнула, но недостаточно, чтобы поцелуй разорвать. Ответила невольно — и только лишь потому, что поддалась смутному волнению, которое до сих пор умудрялась держать под контролем. Желание становилось более ощутимым, особенно когда его язык скользнул в мой рот. Не уверена, что при первом соприкосновении я не издала слабый стон. Захотелось оторваться от его рта и коснуться губами рисунков на коже, это намерение стало почти неконтролируемым, но я пока держалась.

Меня развернули резко и толкнули на кровать. Лишь после мягкого удара я опомнилась и сообразила, к чему все идет.

— Айх! Вы все-таки решили с моей помощью восстановить силу?

Он навис надо мной, но рука его заметно дрожала. А в черных глазах я разглядела серые мутные пятна.

— Не то чтобы я именно это решил, — он все же ответил. — Но уверен, что сейчас могу сослаться на служебные обязанности.

— А разве я не должна согласиться добровольно?

Он вернул мне тем же тоном:

— А разве ты еще не согласилась?

Это он, вероятно, о поцелуе, в котором я явно не выражала протестов. А в этот миг я могла только смотреть на его губы, шею, течь вместе с черными линиями ниже. И теперь в уме менялись определения: в такой близости мужчина казался не язвительным, а харизматичным, не извергом, а сильным лидером, только отношение к его внешности не изменило трактовку — моему телу нравилось все, что видят глаза. Если бы он оказался добр и отошел от меня на пару километров, то я смогла бы ответить на этот вопрос более обстоятельно. С такого же расстояния не оставалось никакого пространства для осмысления. Да он, по всей видимости, уже никакого ответа и не ждал.

Повел пальцем по платью, рассекая на груди ткань словно каким-то невидимым лезвием, но не задевая им кожу. Прижался губами к шее, заставив выгнуться дугой от нестерпимых ощущений. Снова приподнялся и коснулся кончиком языка уголка губ. А я все ловила его взгляд — и когда мне это удавалось, отмечала все больше изменений.

— Ваши глаза… — зачем-то выдохнула я.

— Уже пошло серыми прожилками? Признак слабости. Мой магический фон едва колышется.

Прожилки я видела. Еще недавно мутные пятна в черноте сползлись в отчетливые трещинки. А ведь он говорит правду, то в моих руках есть сила, я вполне способна его оттолкнуть или сказать твердое «нет», состояние очень далеко от знакомой концентрации всех эмоций только на влечении. Собраться бы только.

— Айх, а что будет со мной… после?

— Кто о чем, а Катя — всегда о своем благополучии, — Ринс почти усмехнулся. — Да ничего страшного с тобой не будет, перестань придавать значение вещам, с которыми другие прощаются намного легче.

— Вам нужно мое согласие, — упрямо повторила я, ощущая все больше энергии — стоило вспомнить о том, что я могу сопротивляться, как я сразу смогла сопротивляться.