— И что там было?
— Что? — сделал Андрей вид, что не понял. Я молчала. — Ну да, был громоздкий серебряный крест на цепочке толщиной с палец.
Я усмехнулась.
— И поэтому ты не украл у меня мой клад. А я-то думала, из благородных побуждений. Так чем ты лучше него? — Кого «него», уточнять не пришлось. Смирнов позеленел с досады, но возразить ему было нечем. — Зачем ты шантажировал Пунцова? Ты же знал, что в Дубровицах ничего ценного нет. Или не знал?
Он кивнул.
— Не только твои предки отметились в этом историческом месте.
Я хлопнула глазами:
— Голицыны?
Он снова кивнул. Представить себе кроманьонца Смирнова потомком великого дворянского рода было выше моих сил и я издала громкий звук, похожий на кваканье.
— Вернее, их близкая родня, но это не важно. Рассказы о фамильных драгоценностях, оставленных Сергеем Голицыным в одной из своих усадеб долго передавались из поколения в поколение. Из органов меня погнали, пробовал стать частным сыщиком, но вышло так, что это здорово, весело и денежно только в книжках.
— А почему тебя выгнали из органов?
Он смутился.
— За пьянку. Мне тогда баба изменила. Баба так себе, но любил я ее. В общем, сейчас это уже не важно. Но я вдруг понял, если я не нужен государству, которому служил верой и правдой долгие годы и вел себя честно даже тогда, когда коллеги вели иначе, а теперь я на помойке, когда они уже все в подполковниках и при должностях, и… — Он махнул рукой, мол, догадайся сама, что я испытываю от этих мыслей.
— А как ты узнал о нем?
— Об этой мрази? Друг у меня в компьютерном бизнесе. Если находит чего интересного в офисах или у частных лиц на компьютерах, сразу мне сливает. Я же частный сыщик, никогда не знаешь, что пригодится.
— Ясно. Значит, тебе нужен был Пунцов, чтобы повесить на него всех собак. Если б он нашел что-то в стене, бандиты тут же принялись бы за него и оставили тебя в покое. А если бы нет?
— А если нет, то все равно создавалась иллюзия, что я сам с носом и использую самые отчаянные методы для поиска сокровищ.
Я вздохнула с грустью и уставилась на детские качели. Были времена, когда, невзирая на все семейные трудности, я могла просто кататься на них, лететь вверх и вниз, заставляя тяжелую длинную косу, перевязанную тесемками, биться о спину, и все проблемы в те веселые минуты казались далекими и призрачными. Теперь уже я ничего не могу с ними сделать.
— Ну чего ты? — подивился Андрей моей печали. — Тебе Пунцова жалко?
— Нет, — честно ответила я. — Но теперь мне не кажется, что он повесился сам.