— Как ты собираешься решать вопрос с Сударышевой и Борисом-охранником?
— Припугну. Наверняка в жизни каждого из них был период, когда не платили налоги.
— Только не говори, что ты из налоговой полиции.
— Нет, но есть знакомые. Если и это не поможет, перейду к увечьям. — Проследив за моей мимикой, прыснул. — Как ты могла провернуть такую сложную операцию, я не пойму? Ты очень доверчива, как ребенок. Алена, запомни. С людьми нужно договариваться. Мирно. Вот это я и попробую сделать.
— А если они уже вызвали полицию, пока нас не было?
— Исключено. Перед тем как за тобой броситься, я им корочку показал и сообщил, что идет важная операция по поимке особо опасного преступника и, если они что-то сделают, не получив моего разрешения, отправятся по статье «Воспрепятствование производству предварительного расследования».
— Угу, ты можешь быть убедительным. Держу пари они даже позу не поменяли с тех пор, как ты их покинул. — Я принципиально не упоминала Толика. Это было больно. Он знал, как мне дороги драгоценности, вернее, конкретная их часть. Он поступил так нарочно. — Почему мы сворачиваем в лес?
— Здесь можно срезать путь и выйти в Дубровицы. Можно, конечно, дойти до Лемешова и сесть в автобус или вызвать такси, но, думаю, ты в таком виде не захочешь это делать.
— Да, скорей бы во дворец. У меня там сменная одежда. — Мы немного помолчали. — Думаешь, Пунцов ушел?
Он легкомысленно пожал плечами.
— Главное теперь помочь тебе выбраться из этой истории с наименьшими потерями. Когда наши друзья по несчастью выучат свои будущие показания и мы наконец заявим, его объявят в розыск, и это будет уже не наша забота.
— То есть ты для них даже показания напишешь?
— Разумеется, нет. Такие вещи строго на словах. Если менты найдут клочки бумаги, где были написаны показания, вопросов будет уйма…
Я улыбнулась, а через два шага подняла лицо от тропинки под нашими ногами и завизжала.
Человек висел на дереве и немного раскачивался: дул сильный ветер. Я даже не сразу признала в нем Пунцова. От шока, наверно. А может, от того, как сильно изменилось его лицо. Зрелище висельника было настолько неприятным, что я уткнулась в грудь Смирнову.
Он гладил меня по спине и приговаривал:
— Все хорошо… Теперь все будет хорошо…
Общение с представителями правоохранительных органов прошло тяжело. Рыбников был, мягко скажем, недоволен, что его не вызвали сразу, как только поймали Пунцова в качестве призрака. Конечно, его ведь теперь допросить нельзя. Еще он был в бешенстве, выяснив, что мое настоящее имя не Анна Звонарева, а Алена Расстрельная. Майор, выступая моим защитником, сыпал какими-то кличками, доказывающими, что якобы мой бывший бойфренд меня бы из-под земли достал, не то что из Дубровиц, и насильно вернул бы «в семью», поэтому мне пришлось путешествовать под именем подруги. В ответ на названные клички Иван Федорович сочувственно покивал и сам предложил оставить мою подругу в качестве первой свидетельницы, а в этот раз и вовсе обойтись без меня. Выходило, что Смирнов нашел труп Пунцова самостоятельно. Откуда такая доброта, я понять не могла, но облегченно выдохнула. Наверно, быть девушкой одного из названных бандитов и быть родственницей другого — само по себе непосильная ноша, ради чего мне могли простить даже и не такое.
Через пару дней Рыбников подобрел еще больше. Пришли результаты экспертизы, доказывающие, что именно Пунцов убил Витю.
Что меня насторожило, Смирнова Рыбников называл бывшим коллегой. Когда Сударышева заикнулась, что Смирнов показывал удостоверение и говорил, что операция в разгаре, сам Андрей отнекивался, мол, попутала бабка старая, пенсию не зря дают. Но я вначале не придала этому значения.