Пальцы Фаины Витольдовны с чудовищной силой сжали подлокотники коляски.
– Не старайся, а то пукнешь! – старуха закудахтала, извлекая из себя кашляющие смешки. – Ловко я придумала сдавать эти квартиры? Ты, наверное, догадалась? Это внук тебя прикончил, да? Иначе бы ты с ума не сошла, у тебя крепкие мозги.
Фаина Витольдовна силилась что-то сказать, но из горла доносился только болезненный клекот.
– Ну-ну, не нервничай. Довольно удобно, если там убить человека, то он сходит с ума и не требует вернуть деньги за аренду назад. Но это же не убийство. Все не настоящее. Так ведь? Ты на меня не сердишься, милая? Мише я сказала, что это игра, он после пожара сама знаешь, немного тронулся. Когда же он увидел, что люди, которым он час назад снес головы топором, живы – и вовсе слетел с рельсов – но только там, с той стороны. Он что-то помнит, не как все. Не как ты. Бах, и все забыла. Какое несчастье! Ладно… мне пора, дорогая. Хотя свинью со своими внуками ты мне подложила, кто же знал, что они с собакой?! Миша не смог довести дело до конца! А это, твою мать, означает, что придется вернуть им деньги!
Лада достала ключи на старой плетеной веревочке и потрясла у нее перед носом.
– Ну ничего, на завтра твоя квартирка уже сдана. Покойся с миром, подруга. Я еще зайду, если настроение будет. – И она вышла, оставив после себя шлейф тяжелого сладкого аромата.
Фаина Витольдовна осела, окаменевшее тело словно сдулось. Руки плетьми повисли с подлокотников инвалидной коляски, стиснутые пальцы разжались и на пол упал кусок обоев, старый, испачканный в крови, на котором было написано «Лада».