Вместо того чтобы сказать «с ними», она сказала «с нею», и в выражении, с каким она произнесла эти слова, было что-то значительное и горькое.
— Ну что же? Можешь ты сделать это? — спросил Мариус.
— У вас будет адрес хорошенькой барышни.
В словах «хорошенькой барышни» снова звучал оттенок, неприятный для Мариуса.
— Все равно. Адрес отца и дочери. Их адрес.
Она пристально взглянула на него.
— А что вы мне дадите за это?
— Все, что захочешь!
— Все, что хочу?
— Да.
— Вы получите адрес.
Она наклонила голову, а потом резким движением захлопнула дверь.
Мариус остался один.
Он упал на стул, облокотился обеими руками на постель и опустил на нее голову, кружившуюся под наплывом мыслей, которых он не мог уловить. Все, что произошло с утра, — появление ангела, его исчезновение, слова этой жалкой девушки, луч надежды, блеснувший среди глубокого отчаяния, — вот что смутно проносилось у него в уме. Вдруг его грубо вывели из задумчивости. Он услышал громкий, резкий голос Жондретта, произнесший несколько слов, полных для него, Мариуса, какого-то странного интереса:
— Ведь говорю же я тебе, что это он. Я совершенно уверен в этом, так как узнал его.
О ком говорил Жондретт? Кого он узнал? Леблана. Отца его Урсулы? Как? Неужели Жондретт знает его? Неужели он, Мариус, получит так быстро и неожиданно все сведения, без которых его жизнь стала так мрачна? Узнает ли он, наконец, кого любит, кто эта молодая девушка и ее отец? Рассеется ли густая тень, до сих пор скрывавшая их? Разорвется ли покров? О боже!
Он одним прыжком очутился на комоде и приложил глаз к потайному окошечку в стене.
Перед ним снова была мансарда Жондреттов.
XII. Использование пятифранковой монеты господина Леблана
Вся перемена, происшедшая в семье Жондретта, состояла в том, что жена и дочери его уже воспользовались кое-чем из свертка и были теперь в чулках и шерстяных кофтах. Два новых одеяла лежали на постелях.