— Хорошо, сударь, — покорно сказал старший из мальчиков.
И малютки последовали за Гаврошем с таким же доверием, с каким пошли бы за архиепископом, если бы он позвал их. Они даже перестали плакать.
Гаврош повел их по улице Сент-Антуан по направлению к Бастилии. По пути он бросил негодующий взгляд назад на лавку цирюльника и пробормотал:
— Экая бессердечная треска! Должно быть, это англичанин.
Какая-то девушка громко расхохоталась при виде следовавших гуськом друг за другом мальчиков. Это было прямым оскорблением маленьких граждан.
— Здравствуйте, мамзель Омнибус! — насмешливо крикнул ей Гаврош.
Минуту спустя ему опять вспомнился парикмахер, и он пробурчал:
— Нет, я ошибся в этом животном: это не треска, а змея… Смотри, цирюльник, я приведу к тебе слесаря и заставлю его приделать тебе к хвосту погремушку!
Этот цирюльник пробудил в нем дух воинственности и задора. Перепрыгивая через канавку, он нечаянно задел бородатую привратницу с метлой в руках, вполне достойную, чтобы встретиться с Фаустом на Брокене, и крикнул ей:
— Знать, вы на водопой вывели своего конька, сударыня?
Потом он забрызгал грязью лаковые сапоги какого-то прохожего.
— Дурак! — обругал его тот, взбешенный этим. Гаврош высунул нос из-под своей шали.
— На кого это вы изволите жаловаться? — невинным тоном спросил он.
— На тебя! — сказал прохожий.
— Контора заперта. Я более не принимаю жалоб, — отрезал Гаврош.
Продолжая идти дальше по улице, Гаврош заметил под воротами окоченевшую нищенку лет тринадцати с небольшим, у которой из-под слишком короткой юбки виднелись синие коленки. Девочка, очевидно, давно уже выросла из юбки, и это становилось даже неприличным.
— Бедная девчонка! — сказал Гаврош. — У нее нет даже панталончиков… На вот, возьми хоть это.
С этими словами, распутав теплую шерстяную шаль, которая была обмотана вокруг его шеи, он набросил ее на исхудалые и посиневшие плечи девочки, превратив таким образом кашне снова в шаль.
Девочка взглянула на него с изумлением и молча приняла подарок. На известной ступени нищеты бедняк настолько тупеет, что уже более не жалуется на свои страдания и не благодарит за добро.
— Бр-р-р! — произнес Гаврош, дрожа сильнее святого Мартина, у которого оставалась хоть половина плаща.