Познавший правила

22
18
20
22
24
26
28
30

Мы последовали за ним и оказались в сыром погребе, из которого подземным ходом, скрытым за потайной дверью, перебрались за стену. А там снова был погреб. Меня так и подмывало спросить, знают ли хозяева погребов о такой возможности, но я сдержался. Проводник снова углубился в тёмные улочки, но в этот раз плутали мы недолго — в конце концов, оказавшись перед небольшим домиком, в окнах которого на втором этаже горел свет.

Войдя внутрь и поднявшись по скрипучей лестнице, мы оказались в комнате, которая значительно контрастировала с внешним видом постройки. Больше всего она напоминала залы в предоставленном нам правителем поместье. Мягкие диваны, вычурный стол, накрытый едой, золотые кубки и столовые приборы. В комнате был только Батя, что было несколько необычно. Застать главу Семьи в одиночестве мне казалось невозможным — я уже привык к безмолвным охранникам у дверей. А тот, поймав мой мечущийся по сторонам взгляд, улыбнулся и приглашающе махнул рукой.

— Шрам, мальчик мой! Я доверяю тебе! И уж тем более доверяю твоей спутнице, — Батя усмехнулся. — Садитесь, прошу вас! Своих родичей я отправил следить за улицей, а не за нами.

Краем глаза я заметил, как изменилась походка и поза моей подопечной. Теперь рядом со мной — одетая в тёмные штаны, которые были ей велики, и в тёмную рубашку, которая была велика ещё больше — вышагивала очень серьёзная молодая леди. И на диван она села так, будто это был сраный трон. Когда я с размаху плюхнулся на соседний, то почувствовал себя позорным селянином, но виду не показал.

— Вы хотели со мной поговорить. И вот я здесь, — проговорила Они, когда молчание слишком затянулось. — Давайте не будем отнимать друг у друга время, уважаемый.

— Зовите меня Батя, высокородная! — сказал старик.

— Предпочитаю обращаться по имени, — заметила девушка.

— Я старик, и давно уже Батя, — ответил моранк. — Я уже забыл своё имя. Моя жизнь — это Семья. Моё имя и титул — Батя.

— Не слишком ли громко — титул? — удивилась Они.

— Все титулы — это слишком громко, высокородная! — ответил старик. — Вина?

Амо-они благосклонно кивнула. Моранк наполнил её кубок и протянул кувшин мне — мол, наливай себе сам. Вино было восхитительным: мягким, слегка вяжущим и с каким-то невообразимым букетом вкусов.

— Я просил встречи с вами, чтобы предостеречь… — проговорил моранк. — Несколько дней назад до моих людей дошли слухи, что в город прибыла группа наёмных убийц. Всего пять человек. Будь они моранками, я бы выставил их из города. Однако это виорцы. Наняла их семья Кевас, и нам даже удалось допросить посредников. Но сами убийцы… Эти дети падальщика пробрались в город в свите семьи, и дальше мы потеряли их след. До сих пор найти их не получилось…

— Это слишком бездоказательно, Батя! — заметила Амо-они.

А я сидел и не узнавал свою малышку. На глазах она превратилась в серьёзную леди, которая не только знает себе цену, но и умеет вести переговоры. Даже в не самой выгодной для себя ситуации.

— Именно так, высокородная! — кивнул старый моранк. — Мы бы вытащили сюда посредника, чтобы он сам всё рассказал… Однако я понимаю, что между нами ещё нет доверия, чтобы такие хрупкие доказательства могли вас убедить. Поэтому со своей стороны мы постараемся сделать всё, чтобы найти ваших предполагаемых убийц, а пока я бы предложил к обсуждению другой вопрос…

Батя отхлебнул вино из бокала и посмотрел в окно. Что он там пытался разглядеть в тёмноте? Скорее, просто хотел собраться с мыслями.

— Мы знаем очень многое про город и его обитателей. В наших руках знания всех господских слуг, поваров, садовников, разнорабочих и простых посыльных. Вам может показаться, что такие незначительные люди не могут помочь. Однако именно в таком отношении со стороны местных аристократов и заключена их сила. На них не обращают внимания. При них говорят и то, что не предназначено для чужих ушей — полагая, что слуги не услышат или не поймут. Но вы же понимаете, что и поймут, и услышат, высокородная?

Будучи сама дочкой крестьян, Амо-они прекрасно понимала, о чём говорит Батя. И обращение «высокородная», похоже, было для неё лишним тому напоминанием.

— Люди боятся нас и учитывают наше мнение. Перед тем как подсыпать яд в еду, любой повар задумается над тем, успеет ли он уйти из города. И вовсе не стража его волнует — его волнуют тысячи наших боевиков и соглядатаев, которые узнают, сообщат и остановят. Любая тёмная личность, пришедшая в наш город, будет замечена, опознана и проверена. Любой карманник вернёт кошелёк, сам бегая по местным притонам, если о том его попросим мы.

Батя пригубил вина, собираясь с силами, и продолжил: