Но старуха закончила, и теперь просто дрожала, лёжа на полу.
— Пророчество… — прошептал кто-то за моей спиной.
— Никакое это не пророчество! Она всего лишь безумная старуха! — рыкнул Киган. — Гибрухт научил её этим словам!
Скатула зашлась в приступе кашля, который вдруг превратился в хриплый смех. Я почувствовал, как по спине пробежал мерзкий холодок. Меня пугала эта ведьма.
— Юный, наивный дурак Конайлли! Ты такой же дурак, как и твой дядя! — она с трудом поднялась и снова уселась на ступеньки. — Все знают, что со Скатулой говорят боги! Мои глаза давно заросли, но боги дали мне иное зрение!
— Старая ведьма, — прошипел король и рывком подскочил к ней.
— Прокляну! — взвизгнула она, и тот снова остановился. Старуха расхохоталась, король даже сделал шаг назад.
— Прогоните её, — устало произнёс Киган, но никто даже не пошевелился.
Все стояли, не смея сделать шаг внутрь зала. Я видел, как у Нибеля, старого воина, повидавшего, может, тысячи битв, дрожат руки от страха.
— Ууу! — завыла ведьма. — Вы — труха, а не воины! Боитесь столетней бабки! Кочерыжки! Гнилушки! Головёшки!
Скатула рассмеялась, и её смех напоминал воронье карканье.
Я вспомнил, как на юге ходят рассказы про ведьм и колдуний. И сколь бы не были они сильны, в каждом рассказе их ждёт один конец — их либо топят в проруби, либо сжигают на костре, либо забивают камнями. И пусть они так же сыпят проклятьями, угрожают сглазить или навести порчу, Господь не даёт ведьмам осуществить злые чары.
— Замолчи, — я услышал свой голос будто со стороны, но в то же время словно освободился от наваждения.
— Кто это? — засмеялась ведьма. — Аргайл или Конайлли?
— Аргайлов давно не осталось, и ты сама это знаешь! — вдруг рыкнул Киган.
— Ни то, ни другое, — ответил я и пошёл к ней.
Я не собирался её убивать, лишь выгнать вон, но сморщенное лицо Скатулы вдруг исказилось в гримасе ужаса. Она зарыдала и упала на колени передо мной.
— Прости, прости! — причитала она. — Глупая старуха забыла своё место, прости!
— Пошла прочь, Скатула, — сказал я, отпихивая припадающую к моим ногам ведьму.
Я ощущал странную смесь омерзения, удивления и могучего спокойствия. Будто сам Господь стоял сейчас за моим плечом.