Пётр Курков
Mare Nostrum, или Сказка о Летучем Россиянце
Красное, тревожное солнце вставало над океаном, вырвавшись из свинцовой хмари, тяжело придавившей восточный горизонт. На западе такой же причудливой сизой тучей громоздились контуры старинного порта. Паруса встрепенулись и напряглись, почуяв усиливающийся ветер. Розовым облаком скользил по морю романтический барк, а с подветра его бдительно сторожило серо-стальное, узкое, угловато-хищное порождение НТР. Расчехленные пушки фрегата слепо уставились на парусник.
“Будет буря”, – подумал седой капитан, вынимая изо рта обязательную по законам жанра пенковую трубку и сверху вниз разглядывая своего ничтожного собеседника мудрыми глазами морского волка. – “Что ж, будет буря – мы поспорим…”
Между тем ничтожный собеседник всё не унимался. Он топорщил усики классического злодея, вертел на толстом Он снова обвел рукой вокруг себя. Дети с блеском в глазах придвинулись ближе.
– Зачем нам заложники? – удивился негодяй. – Нам нужно наше золото! На худой конец мы удовлетворимся этим кораблем…
– Не-ет, – покровительственно протянул капитан. – Вы не понимаете. Что к нам попало – то попало навсегда. Ваше золото, например… Да и этот корабль, он ведь тоже когда-то к нам попал… Был немецкий “Коммодор Йенсен”, а стал – наш. Взяли – и никому не отдадим… Хотите – и вас возьмём?
– Что? – растерялся негодяй.
– Взять! – скомандовал капитан, и гардемарины бросились. – Лево руля! К повороту фордевинд…
Короткая сумятица на шканцах, резкий хлопок многотонных парусов и рев налетевшего шквала – все слилось в одном мгновении истины. Седой капитан, как всегда, точно выбрал момент. Бушующий ливень накрыл и винджаммер, и вражеский фрегат; видимость упала до нуля; но расчет был точен. Опасно накренившись, звеня вантами, чертя реями по волнам, шеститысячетонный парусник набрал девятнадцать узлов и форштевнем крупповской стали смял алюминиевое дитя прогресса, как пустую консервную банку. Путь в открытый океан, в нейтральные воды был свободен……“Миражи” вылетели на поиски взбунтовавшегося барка, как только кончился шторм – но ничего не нашли. Летучий Россиянец исчез бесследно. Это было настолько скандально, беспрецедентно, антинаучно и неполиткрректно, что в СМИ не просочилось ни намёка на злостное Нарушение Основ. Естественно, Россию тоже быстро убедили: золото Альп пропало для всех – зато вот в молчании, например, золото неистощимо! Однотипный древний парусник, полвека гнивший в немецком порту Травемюнде на должности морского музея, был в кратчайшие сроки за деньги Мирового Сообщества отреставрирован, закамуфлирован и перегнан в Петербург – исполнять роль мятежного близнеца. Курсанты тоже получили биографии-двойники… короткие, правда, зато героические.
Казалось бы, инцидент исчерпан. Мало ли легенд бродит среди моряков? Какой гламурный журналист или элитный обозреватель пойдёт по портовым кабакам искать правду жизни? А чего нет в сознании гламурной элиты – того нету и в реальности…
Но однажды грозовое облако парусов вынырнуло из промозглых сумерек Ледовитого Океана. Лейтенант, командовавший норвежским сторожевиком, лишь на мгновение увидел стального Левиафана старых времён – не побеждающего стихию, а – танцующего со стихиями. Впрочем, этого мгновения хватило для принятия единственно верного решения. Сторожевик оставил в покое русских браконьеров и резко увалился под ветер, благоразумно избежав конфронтации (как нынче модно изъясняться).
Последнее, что увидел лейтенант, прежде чем спустился полог осенней полярной мглы:
…Смерч. Безумный, сизый, мрачный, бешеный, как метеосводка Второго дня Творения.
И – маленький, смешной, тупоносый серый траулер, упрямо идущий вслед за смерчом – внутрь смерча. И – ничего не видать больше, снежная крупа бьет в глаза, снежная россыпь на экране безотказного радара.
Но тут же – вестовой из радиорубки с последним перехватом: «Следую за мателотом! Следую! Да … подождите же нас! Да … что мы … там дома в … забыли на…! Достала … эта … и это …! Следую на… за…».
… «Попрошу не материться при детях, – ответил винджаммер. – Держитесь в кильватере».
Рассказывают, что ещё через несколько лет, солнечной осенью, маленький неказистый траулер видели поднимающимся по Сене. Капитан, говорят, недовольно морщился, вдыхая бензиновую гарь горящих парижских предместий; отмачивал усы в “Божоле нуво” последнего (уже во всех смыслах – последнего) розлива – и всё допытывался у белого беженца, взятого на борт за неимением лучшего лоцмана: