По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна — преподаватель английского языка.
Как она нас всех дрючила, бедных и несчастных!
Она вычисляла, где только мы можем находиться, ловила нас, и минимум два часа мы проводили в ее твердых, жестких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П» нулевое, невзирая на ранги и должности.
А тут еще и американец был. Так что те знания, которые вбила в нас Галина Степановна, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох, и любопытный был этот кореспонденьтик. Иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго.
И вот, как-то утром, когда я проснулся от очередного кукареканья, я поднялся на мостик. На мостике, увидев американца, тупо уставившегося в лобовое стекло, я подошел к нему.
Судно было основательное, ледового класса, мощное. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Оно имело два мощнейших дизеля. Но мы пока шли только на одном, чтобы было экономичнее. Приближались к Алеутам. Штормило, было пять-шесть баллов, но качки практически не ощущалось из-за солидных размеров нашего судна. Длиной оно было около 180 метров.
Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:
— Майкл, вы живете в каюте прямо надо мной. Я — старший механик, если Вы помните, — тот утвердительно кивнул головой.
Мы уже с ним неоднократно вели различные беседы на различные темы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский.
Поэтом, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:
— Вас по ночам ничего не тревожит? — он с удивлением приподнял брови, — Потому что расположение вашей каюты примерно такое же, как и мое, — продолжал я, — И туалет и ванная комната у вас находятся так же, как и у меня.
— Правда? А я и не знал об этом. Значит мы по-настоящему соседи? — он изобразил искусственную улыбку на лице.
— Конечно соседи, — не обращая внимания на его эмоции, продолжал я, — Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас с вами одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, — мялся я.
Как бы корректнее задать свой вопрос:
— Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно?
Корреспондент широко открыл глаза, и они у него округлились до состояния бейсбольного мяча. Он посмотрел на меня с удивлением:
— Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось? — вежливо предположил он.
— Да нет, — пожал я плечами, — Ночью, то ли в 4, то ли в 5 часов там что-то начинает кукарекать.
— Нет, — решительно по-русски отмел он все мои сомнения, — У меня в туалете ничего не кукарекает.
Когда я узнал, что у него ничего не кукарекает в каюте, я вернулся в каюту. Через полчаса забегает ко мне капитан: