Ночь полностью скрывала их от глаз врагов, только по неясному движению молчаливых теней, можно было понять, что по лесу кто-то идёт. Каждый из его воинов, умел бесшумно ходить, и ориентироваться в джунглях, сейчас это было легче сделать, потому что лес был здесь редким, и хорошо просматривался.
Заняв свои позиции, они стали ждать сигнала о нападении, это должен был быть грохот боевых тамтамов, чью барабанную дробь, они надеялись услышать в ночной битве. Был ещё один сигнал, на который можно было ориентироваться, но об этом позже.
Ярый задумчиво смотрел на круглые глиняные горшки, со вставленным в них фитилем, сделанным из обычного трута. Горшки были набиты, до краёв, чёрным порохом, и кусками железа, вроде обломков ножей и копий. Всего этих горшков, называемых команданте, бомбами, было восемь. Их следовало зажечь, и, убедившись в том, что фитиль хорошо разгорелся, швырнуть во врага.
Один из его воинов, по имени Заза, постоянно влетавший в разные истории, и любитель посплетничать о вожде, согласился быть метальщиком бомб. Он мастерски владел огнестрельным оружием, и был безмерно любопытен, суя свой сплющенный и широкий нос во все места, в которые приличные люди не сунут даже палец.
Идею кидать эти бомбы во врагов, он горячо поддержал, и помог Мамбе их сделать, правда, больше мешая, чем помогая. Сейчас же, настал его звёздный час. Пан, или пропал. Забрав кожаный мешок, со всеми восемью бомбами, он отправился ближе к лагерю французских тиральеров.
Все стрелки, вместе с Ярым, залегли в траве, направив стволы своих винтовок в сторону ночного лагеря. Там ещё не спали. Ходили туда-сюда часовые, продолжалась ночная трапеза, слышался смех, и дикие крики развлекающихся воинов. Так продолжалось часа два, потом, постепенно, всё успокоилось. Ночной лагерь погрузился в тишину.
Подражая ночной птице, Ярый прокричал условный сигнал. Под корнями одного из деревьев, заискрило, и послышались приглушённые ругательства. Часовые пока не обращали на это внимания. Наконец, там же, замерцал слабый огонек, который перекинулся на фитиль бомбы. Дождавшись, пока он разгорится, Заза привстал, и метнул горшок, как он про себя называл эти бомбы, вперёд. Кувыркаясь в воздухе, бомба полетела, разбрасывая в ночи искры от горящего фитиля. В процессе вращения фитиль выпал, и рассыпавшись горящими угольками по земле, бессильно угас.
Бомба же, пролетев положенное расстояние, врезалась в лоб испуганному часовому, осыпав его осколками. Нет, осколки просто просыпались, вместе с чёрным порохом, не причинив никому вреда, кроме лба незадачливого часового.
Вслед за первой, полетела и вторая, которую постигла аналогичная судьба, в смысле, не взорваться. Фитиль в ней просто погас, и она покатилась под ноги, некстати проснувшемуся, солдату. Громкая ругань, разозлённого белого вояки, потрясла лагерь. Заза же, в это время, судорожным движением, поджигал фитиль третьей бомбы. Уже, почти отчаявшись, он отгрыз фитиль, сделав более коротким, поджёг его, и, высунувшись из-за дерева, что есть силы, швырнул её.
На этот раз, бомба не подвела его, но разорвалась ещё в воздухе.
— Ага, надо меньше отгрызать, — мелькнула здравая мысль в мозгу Зазы, и четвёртая бомба полетела следом за третьей, а вслед за ней, и все остальные. Подвела только самая последняя, не взорвавшись, остальные, как и было задумано, разорвались, либо в воздухе, либо на земле.
Полковник Мартин Долизи проснулся, от страшной орудийной канонады, «Откуда здесь взялись пушки», — подумал он, и бросился искать свои форменные брюки, по всей палатке.
За тонкой тканью метались солдаты, громко ругались его офицеры, и чёрные капралы. Не успел он натянуть свои брюки и китель, прицепить саблю и револьвер, как в палатку ворвался капитан Жовье, и с выпученными, как у лягушки, глазами, стал скороговоркой докладывать о неожиданном нападении неизвестно кого, и этот кто-то, закидал их ручными бомбами. Словно, в подтверждение его слов, утихший было, грохот разрывов, снова всполошил стрекотание винтовочных выстрелов, слышавшихся со стороны Банги.
— К пулеметам, орудиям! — проорал приказ полковник. Пулемётные расчёты бросились к пулемётам, артиллеристы, тоже не мешкали, а стали разворачивать свои орудия, в сторону ярких огоньков вспышек выстрелов.
Вокруг творился хаос, чёрные тиральеры метались, внося панику в ряды других солдат, и мешая белым ротам отбивать нападение. Плотность огня всё возрастала. Вокруг уже лежали убитые и раненые. Наконец, один из пулемётов открыл огонь, практически наугад, и грохот его выстрелов быстро заглушил сухое тявканье винтовочной стрельбы. Следом за ним, включился в работу и второй, за ним и третий.
Грохнуло выстрелом первое орудие, разом заглушив все три пулемёта. Снаряд, набрав скорость, улетел, неизвестно куда, оставив о себе лишь запах сгоревшего заряда, да пустую гильзу. В ответ на этот выстрел, раздался громкий звук барабанного боя. Пулемёты развернулись на звук, и дали пристрелочную очередь туда, тамтамы резко умолкли.
А потом, потом начался ад. С двух сторон на них бросились чернокожие дикари, размалёванные белой краской в несусветные узоры. Они выскакивали демонами, из-за деревьев, соскальзывали с веток, поднимались, словно мертвецы, с земли. Делая это с дикими воплями, визжа, как будто, их жарили на сковородах черти в аду.
Они бросались в атаку, с пеной на губах, и с вытаращенными глазами, отчего их белки, как будто бы, сами светились во тьме, порождая жуткое зрелище. Завязалась рукопашная, каждый бился сам за себя, и, не видя остальных. Отличить врага от товарища, можно было, только, по белой форменной одежде, у тиральеров, либо, раскрашенному узорами телу, у партизан.
В самый разгар рукопашной, со стороны, откуда вёлся винтовочный огонь, послышался рёв атакующего врага. Присоединив штыки к ружьям, на солдат Долизи, ринулись бойцы Ярого, также раскрашенные белыми боевыми узорами, как и партизаны Момо.
Они пошли в страшную штыковую атаку, которой их учили казаки.