Товарищ Резак

Люди в скафандрах, вышедшие из многоножника, укрепили несколько крупных контейнеров, мешавшие поворачивать башню Зайки. Доберман мне ответил, что ерунда и скоро нас встретят. Наш незнакомец подошел и похлопал каждого по плечу, очевидно улыбнулся, сквозь непроницаемое забрало шлема которое он уже закрыл. Мы улыбнулись в ответ и также похлопали его по плечу. После прощания он развернулся и многоножник через несколько минут ушел. Помимо тех контейнеров, которые нам помогли закрепить на танке, около Зайки осталась огромная куча ящичков, коробочек и прозрачных мешков с разными, непонятными мне вещами.

После этого началось откровенное варварство. Из Зайки Доберман с Блохастым вышвыривали всё. На землю полетели микроволновка, экраны, запасы еды и воды, сменная одежда, Алёшин биотуалет и еще много всяких вещей, назначения которых я не знал. Даже выгрузили часть боекомплекта, оставили только патроны и снаряды, которые пришли со мной, которые стреляют по черноте со смещенным временем, и уникальные снаряды которые выдал Кот. Оставили бетонобойно-термобарические, их всего шесть штук осталось. Это тоже очень редкие. Все остальные боеприпасы, очень хорошие и современные тоже выгрузили из танка. На земле, вместе с коробками к пулеметным лентам выкинули сидение Блохастого. Он сказал, что и на Добермане может прекрасно посидеть, на что наш боец фыркнул, но промолчал. Оставили сиденье мне и Алёше. Всё что можно отодрать отодрали и вышвырнули.

Потом началась погрузка. В бою, иногда бывает, что тебе достаются трофеи, и мы шутили, что грузимся под крышку люка. Сейчас это было именно так. Осталось маленькая норка для того чтобы в башню залез Блохастый, потом его заставили коробками, и осталось немного места для меня. Все эти перестановки практически не затронули Алёшу, а Доберман уселся на броню. Его место было полностью заполнено ценным имуществом. Это хорошо, что люди из многоножки прежде чем лезть обниматься, из шлангов с очень большим давлением обмыли своего товарища и помыли танк. Всё что мы намотали и налепили смыло. Давление было таким сильным, что мне кажется они и половину краски смыли, а так бы псу пришлось сидеть в вонючих, намазанных клейстером тряпках, и почти не сохнущей жиже.

Сотня километров прошла, как утверждал Доберман, тихо. Он всего раз десять стрелял из бесшумного автомата с толстым стволом, и не разу не воспользовался крупнокалиберным пулемётом, который укрепил на башне с помощью специального устройства. У нас уже была связь с Котом. Мы делали уверенные повороты, объезжая полоски черноты. Зайка, с привязанными ящиками, через черноту теперь ездить не могла. Теперь я видел, как чернота должна выглядеть. Мы точно выехали к ждавшим нас. Кот прыгал в нетерпении посмотреть на прибор и покопаться в ящиках, которые мы получили из многоножника. Грузовик для перевозки танка стоял уже тут, и наш дом на колёсах был здесь-же. Спасибо тебе великий Бог танкистов за это приключение, и за возвращение домой.

Глава 19. Танк. Я дома

Чудной это мир. Тебя могут сожрать на каждом углу и даже в туалет без автомата ходить здесь не принято, но при этом ты можешь остановиться около любого железного вагончика или магазина, разбить витрину и на одной полке, даже шагать не надо, просто на вытянутой руке, взять пять, десять, а то больше видов шоколада. В моём мире шоколад был либо шоколад, либо горький шоколад, который мне очень нравился. Горький шоколад попадался только на немцах. Разведка всегда мне его приносила и отдавала, если где-то добывала. Пусть это было не полная плитка, а маленький кусочек, всё равно старались меня угостить. В Стиксе какого только шоколада не было. Он был с орешками, с изюмом, с кусочками печенья, был белый шоколад, сладкий молочный, всего не перечислишь, но по-прежнему мне больше всего нравился именно горький. Здесь даже было принято писать, сколько какао в процентах должна быть шоколаде.

Я сидел на удобной лавочке, около Горисполкома. Тут у меня была традиционная встреча с хорьком. Когда я приходил, и Ласка была в здании, её питомец как-то узнавал о моём приходе и прибегал полакомиться угощением. Сейчас я с наслаждением жевал плитку. Мне на плечи прыгнули мягкие лапки. Животное обошло вокруг шеи, поставило передние лапы на голову, принюхиваясь к еде и заискивающе посмотрело в лицо. Хорёк Ласки сделал как можно более жалкую мордочку и перенес центр тяжести опять на плечо, и особо не спрашивая, оторвал здоровый кусок от моей шоколадки. Это наша совместная страсть — горький шоколад. Над ухом зачавкали. Мы здесь встречались именно для этого.

Вдруг спина животного выгнулась, а шерсть встала дыбом. Совсем как кошка, оскалив острые иглы клыков, хорёк зашипел. Шедший ко мне Алёша тормознулся, и обходя нас по большой дуге сказал:

— Товарищ командир, вы мне нужны, подойдете ко мне домой вечером.

— Конечно подойду, — повернулся к хорьку. — А ты чего?

Хорёк напряжённо смотрел в след уходящему мехводу. Животный сдулся только тогда, когда парень скрылся из поля видимости. Почему-то Алёшу все животные кусали, все возможные занозы попадали ему в палец, я даже не знаю таких травм, какие он мог получить. Жил Алёша в доме на колёсах, а его дом был грузовик «Урал», кузов которого обустроен как дом, с туалетом, кухней, кроватью, микроволновкой и кондиционером. По личному распоряжению Кота, ему организовали жильё именно таким образом. Все здесь считали, что машины, это единственное место где ему безопасно, вот и обустроили дом на колёсах, где он будет находиться в полной безопасности.

Проводив Алёшу недобрым взглядом, хорёк снова сделал умильно мордочку и отхватил и ещё один кусок от моей шоколадки, а доев, свернулся на коленях и заснул. Солнце, проходящее через листву дерева, слегка грело, но не слепило и не пекло. Я откинул голову на спинку лавки и прикрыл глаза.

В этот раз девушка выходила из воды небольшого, тенистого прудика. Мокрые волосы спадали на плечи, а обнажённое тело было покрыто капельками чистой прозрачной воды. Одна рука слегка прикрывала грудь, а в другой был венок, сплетённый из мелких луговых цветов. Она ничего не говорила. Я рассматривал её чистую кожу, тело и девичьи формы. Она просто смотрела на меня живым, пронзительным взглядом и улыбалась. Знаю, что это очередной мой сон, но это первый мой сон в этом мире, после которого в моей голове не добавиться седых волос. Я спал, и чувствовал, как улыбаюсь в ответ, во всю свою обожжённую командирскую рожу.

Глава 20. Резак. Тут-ту-туууу

Нимфы всегда были не причём. Вначале ругались, угрожали, потом жалились и конечно же представления не имели, почему они тут оказались. Не понимали о чём с ними говорят, пускали сопли, слёзы, слюни, предлагали богатство и предлагали половые отношения в самых-самых трудно воспроизводимых формах. Затем сознавались, раскаивались, плакали и закатывали истерики, но я никогда не чувствовал у них чувства вины. Такой у меня дар. Я долгие месяцы и годы собирал обвинительный приговор, затем долгие месяцы вычитывал каждую фразу и букву, вычёркивая всё, что не было подтверждено железобетонными доказательствами. Каждое слово я перепроверял ещё и ещё раз. Из сорока страниц этого дела осталось всего восемь. На каждой странице была смерть, две, три пять. Я судья. Сейчас я не имею права на чувства и жалость, и не имею права на эмоции, только логика.

На этой странице была маленькая пятилетняя девочка, которую её отец разорвал голыми руками. Нимфа попросила его это сделать, но тот свидетель сомневался во времени. Всего пол часа. Нимфа точно говорила с отцом девочки, и просила голыми руками разорвать дочку. Но её чары действуют четыре часа, а свидетель сомневался. Выходило что отец вырывал руки девочке, ломал ноги и отрывал голову между тремя часами сорока пятью минутами и четырьмя часами пятнадцатью. Эти страницы у меня были зачёркнуты, и в обвинительном приговоре я ни слова не сказал о малышке, порванной в клочья, и о её обезумевшем отце. Правосудие не может ошибиться, даже на 15 минут. Пролистнув эти страницы, я продолжил читать приговор.

Красивая девушка с правильными чертами лица, ухоженной кожей и достойными формами слушала приговор, повторяя как мантру, просьбы её отпустить. Она уже попробовала всё что могла. На меня обрушились угрозы, сила дара очень сильной нимфы, просьбы и обещания. Чары нимф на меня не действуют и уговоры тоже. Я остался глух и продолжал читать.

Я не разу не почувствовал, что бы этим нимфам было стыдно, хоть на секунду. Они никогда не чувствовали вины, даже когда они сознавались во всём. Всегда говорили, что это не они такие — это у нас мир такой.

На эту я вышел случайно. На одном из стабов произошло весьма обычное событие. Богатый сильный стаб. Очень редко, иногда, за большие заслуги, а конкретно начальнику спецназа стаба, практически руководителю основного боевого кулака, дали белую жемчужину. Его маленькой дочке сразу давать нельзя, потому-что нужно чтобы ребёнок набрал определенный вес, и в этот узкий промежуток надо дать жемчужину. Сокровище хранилась дома в ружейном сейфе — самом крепком месте дома, а сам дом не рядового гражданина был под охраной.

В семье произошёл скандал. У крутого вояки сдали нервы. Он перестрелял всю семью, а дом залил бензином и поджёг. В принципе обычное событие, и не такая, чтобы уж редкая история для стикса. Нервы — это первое что здесь страдает.