Рут смеется. Хохочет и не может остановиться. Хрюкает, утирает слезы, сгибается в три погибели. Смех лишает ее сил. Это ужасный смех, он – родной брат истерики.
Мисс Шиммер никогда не видела приютов для умалишенных. Все, что она сейчас представляет себе, вышло из-под пера мистера Диккенса, но воображение делает это реальным в большей степени, чем личный опыт. Грязные палаты ничуть не лучше тюремных камер. Гримасничает идиот, дергая себя за длинные волосы. Маньяк скалит зубы, указывает на что-то мосластым пальцем. В столовой, где давно никто не ест, заперта женщина. У нее тяга к самоубийству, но в пустой, лишенной мебели столовой можно разве что разбить себе голову о стену. Блуждают взгляды, на лицах – дикость, ожесточение. Все доступные развлечения – кусать губы да грызть ногти. Да, еще можно бросать в воздух свои колпаки, стоя у окна и глядя на пароход, идущий по проливу. Снаружи идет дождь, внутри все покрыто плесенью. Одно счастье – если ты молод и признан всего лишь нравственно-неуравновешенным, тебя могут учить полезным ремеслам. На практике это значит, что женщин отправят стирать белье в сарай, полный удушливых испарений, а мужчин бросят в каменоломню.
И в этом аду два человека, француз с клипера Ост-Индского братства и священник, убийца галлюцинаций, беседуют о водолазных костюмах – и о людях, превращенных ныряльщиками, явившимися из преисподней, в водолазные костюмы.
Рут все еще смеется.
Пастор следит за ней. Пастор – сама доброжелательность.
– Я рад, что вам весело, мэм. Шарль тоже смеялся. Радовался, что сумасшедший дом, служивший нам пристанищем, расположен на острове.
– Странный повод для радости, преподобный. Не находите?
– Я бы нашел, но в поведении Шарля имелась система. Текучая вода, помните? Плод фантазии не мог последовать за Шарлем в приют Блэквелла. Разве это не чудесно? Шарль не был шансфайтером, в отличие от меня. Ему оставалось только прятаться.
Пастор кладет руку на револьвер:
– Я – другое дело.
Со стороны въезда в Элмер-Крик слышится шум. За поворотом дороги возникает облако пыли. Оно приближается, дробится, распадается на фрагменты. Семь всадников, отмечает Рут. Первым едет знакомый ей молодой помощник шерифа. Остальных Рут не знает. За кавалькадой тащится телега, запряженная парой тощих кляч. Возница лениво взмахивает хлыстом: раз, другой. Безнадежное дело – добиться от лошадей хоть какой-нибудь бодрости не смогли бы и трубы Иерихона.
– Зачем вам все это? – спрашивает Рут, прежде чем всадники подъедут ближе. – Стрельба по воображаемым друзьям? Правы вы или нет, какая разница? Чем они мешают вам, преподобный?!
– Есть законы, которые нельзя преступать, мэм. У тела, дарованного нам Господом, не должно быть две души. Если одна бродит рядом с телом, она должна погибнуть. Если этого не сделать, погибнет мир.
В поведении Пастора есть система, как и в поведении француза-водолаза. Жаль, эта система недоступна для Рут.
Телега останавливается на площади. Всадники сбились в кучу, оставаясь в седлах. Атмосферу, царящую между ними, не назовешь дружелюбной. Если всадники в чем-то и едины, так это в недоумении, с которым смотрят на Рут и Пастора. Помощник шерифа спешивается, подходит к крыльцу.
Редман, вспоминает Рут. Джошуа Редман.
– Мэм, – помощник прикладывает два пальца к шляпе. Он нервничает, но вряд ли это связано с людьми на крыльце. – Ваше преподобие. Прошу прощения за беспокойство, но нам срочно нужен шериф. Не могли бы вы продолжить вашу беседу в другом месте? В салуне прибираются, но для вас, я уверен, столик найдется.
Пастор остается на месте:
– Если вы к шерифу, так его в конторе нет.
ebooksa