– Здесь этот безумец. Видишь?
Кивком головы Пирс указал вниз.
Сумасшедших внизу хватало, причем вооруженных. Но отчима интересовал один – долговязый стрелок с воротничком священника. Пастор подошел в разгар суматохи, незамеченный остальными. Сейчас он стоял возле проулка, где ранее скрылся Хвост Оленя, и играл на губной гармошке.
Рут задумалась, какой псалом лучше прочих подходит к ситуации, и не смогла выбрать. Смотреть вниз взглядом шансфайтера она опасалась, не желая привлечь внимание лже-отчима, чувствительного к таким вещам, но была уверена, что Джошуа Редман тоже где-то там, на площади, в гуще событий.
А может, не только Джошуа Редман.
Чего боится ложный Пирс? В переделанном теле, белей крыла ангела, он неуязвим для шансера. А даже если и уязвим, Пастор не станет стрелять по балкону на глазах у толпы разъяренных мужчин. Это верная гибель от дюжины пуль, выпущенных по негодяю, покусившемуся на мэра. Так чего же ты боишься, ложный Пирс? Того, что внизу бродит душа истинного Пирса, изгнанная тобой – и проповедник может безнаказанно расстрелять ее? Это тоже опасно. Не исключено, что выстрел спровоцирует шерифа, нефтяников, людей Джефферсона. Но Пастор безумен, с точки зрения ложного Пирса он мог бы рискнуть.
Кто-то ведь должен начать этот танец?
Песня, откуда ты взялась?
Рут услышала ее словно наяву, в гнусавом исполнении губной гармошки. Вряд ли песню играл Пастор, помешанный на церковной музыке, но даже если и так, звук его гармоники на балконе, с такого расстояния, среди гомона и выкриков, был бы слышен еле-еле, а не ясно и отчетливо.
Какой вред тахтону, захватившему тело, может причинить безвременная гибель души-изгнанницы? Джошуа Редман сказал, что тахтон обещал время от времени пускать его в тело погостить. Еще мистер Редман сказал, что душа Пирса выглядела ужасно, краше в гроб кладут.
Какую работу выполняет душа для тела?
Душа одухотворяет плотскую обитель. Делает тело живым в своем присутствии – и мертвым, если уходит вон. Таков закон божий и человеческий. Живая душа, слоняющаяся рядом с живым, мыслящим, действующим телом – чудо из чудес. Что делает она для плоти, которая еще вчера принадлежала ей по закону?
Да все, что угодно!
Что ни придумай, это может быть правдой.
Неужели ворованное тело по-прежнему нуждается в своей истинной душе? Зависит от нее до последнего, до того дня, когда душа окончательно расточится? Допустим, если она расточится раньше положенного срока, погибнет злой смертью – тело выживет, но ослабеет, лишится каких-то сил, жизненно важных для тахтона…
Чутье стрелка вырвало Рут из размышлений.
Чужой взгляд буравил ей грудь. Медведь в шинели – Вильям Джефферсон, вспомнила мисс Шиммер, владелец угольной шахты – стоял на крыльце рядом с шерифом. Любой другой на его месте неотрывно смотрел бы на Сазерлендов, каждую секунду ожидая пули, выпущенной ему в голову. Любой другой, но только не Джефферсон. Не имея к этому ни малейшей причины, он уставился на балкон мэрии, на Рут, частично закрытую плечом мистера Киркпатрика – и пальцы медведя, слишком длинные и тонкие для такой туши, подрагивали над рукоятью револьвера. Нервозность пальцев была естественной в сложившейся ситуации, револьвер – тоже.
Неестественной была цель, выбранная взглядом.
Рут демонстративно сделала шаг в сторону, выходя из-под прикрытия мэра. Взгляд Джефферсона последовал за ней, словно приклеенный. Мэр не интересовал медведя, ложный Пирс – тоже. Впору было решить, что состоятельного угольщика охватило пламя страсти к заезжей красотке, но всего воображения Рут не хватало, чтобы поверить в подобный поворот событий.
Сцена на балконе?
ebooksa