Восстание

Я стояла посреди площади, пока мои «солдаты» разбредались по сторонам, даже не дождавшись от меня разрешения начать поиски. Перчинка сочувствующе похлопала меня по плечу и отправилась за остальными. Моя командирская жизнь больше никогда не будет прежней.

Погода стояла ясная, солнечная. Я люблю такие зимние дни, когда мороз щиплет нос по-доброму. В лесах вокруг стоял неугомонный щебет птиц. Им было наплевать на трагедию вымирающего вида. Как и нам в свое время было наплевать на вымирание черного носорога, голубого ара, квагги, тигров, гриззли и тысяч других животных, ставших жертвами антропогенного фактора — расселения людей по земле.

Красные пузатые тушки снегирей с любопытством изучали нас, как и мы их. Интересно, наблюдали ли они кровавую резню, что произошла здесь четыре дня назад?

Меня невольно уносит назад во времени в тот день, который я никогда не забуду. Я никогда не переживала ничего подобного. Столь массовое нашествие зараженных впишется в историю, если она продлится, конечно. Я не перестаю винить себя в том, что все эти тела вокруг, накрытые толстым слоем снега — моя вина. Мы нашли эту деревню и привели сюда чуму. Как бы я хотела вернуться назад и не преследовать те две красные точки на тепловизоре, которые впоследствии превратились в Маришку и Каришку. Мы бы не нашли деревню, зараженные не выследили бы нас, и я бы не чувствовала этого скребущегося раскаяния в груди.

Я шла вдоль той же улицы между домами, где вместе с солдатами пыталась оторваться от зараженных. Странное чувство. Я вернулась в прошлое, оно казалось таким далеким и в тоже время близким, ведь все это произошло всего несколько дней назад. Лекция Кейна протащила меня сквозь сорок прошедших лет, в течение которых мы вели безуспешную борьбу с вирусом, и принесла в сегодняшний день, когда я даю шанс его теории о спасении человечества. Я переродилась, очнулась от кошмара длиною в жизнь и обрела новое дыхание. Предыдущая жизнь — жизнь до укуса — для меня, как далекий сон, в котором я все делала неправильно.

Я всю ночь не сомкнула глаз, пытаясь найти в плане Кейна огрехи. Их было такое множество, что можно книгу написать. Не знаю, что заставляет меня верить ему. Может быть, надежда? Я ее давно потеряла. На Желяве я жила каждый день просто ради того, чтобы жить. Бесцельное существование в ожидании того дня, когда мы все спасемся, при этом не делая ничего ради этого спасения. А ведь они там на Желяве все так до сих пор и живут. Каждый нашел себе занятие и, как говорится, работу работает, предпочитая взвалить реальное решение проблемы на абстрактные плечи каких-то гениев, ученых, солдат, которые скоро, очень скоро победят там на поверхности, и мы все начнем лучше жить. Такое вот глобальное самоодурачивание, которое медленно убивает нас. Никто не хочет вступать в реальный бой, никто не хочет брать на себя ответственность за судьбы людей. И этот побег от проблемы скоро окончит жизнь человеческого рода, как это и произошло во времена до Вспышки.

Репортажи, документальные фильмы, социальные видеоролики, бесконечные митинги и протесты — люди только и делали, что говорили об опасностях глобального потепления, но в то же время никто ничего решительного не делал. Политиканы боялись потерять очки популярности и предпочитали оттягивать момент принуждения населения прекратить вести тот чересчур расточительный и экологически несообразный стиль жизни, в которому они привыкли. Правительство боялось роста недовольства, ведь никому не нравятся запреты, тут же вспоминаются конституции, конвенции о свободах, которыми люди отстаивали свое право жить так, как им хочется, есть то, что им хочется, жить с тем, с кем им хочется. Слепо веря в то, что эти права — основа демократии, они тормозили процесс экологической реформы.

Люди бастовали против повышения цен на топливо, когда следовало бастовать против ископаемого топлива вообще. Люди выражали недовольство ростом цен на мясные субпродукты, когда следовало изменить устаревшую продовольственную систему. Люди выступали в телевизионных студиях, призывая народ ненавидеть страну-агрессора, когда следовало реформировать внутреннюю политику, полностью зависящую от истощающихся природных залежей минералов и нефти.

Чтобы уменьшить экологический след, оставляемый человеком, нужно было снижать темпы производства, а это влекло за собой необходимость тотального пересмотра продовольственной системы, текстильной промышленности, масштабов вырубки лесов, выкачивания природных ископаемых и водных ресурсов. Но систему никто не менял, просто потому что никто в правительствах не хотел заниматься тем, что не обогащает их собственные карманы. Никто не хотел браться за переделку мировой экономической системы, в которой все работало, как часы.

Как часы на тикающей бомбе.

Анализируя нынешнюю обстановку на Желяве, я понимала, что даже спустя сорок лет после глобальной пандемии, когда людей практически не осталось, когда смерть уже стоит на пороге и тычет в нас своим костлявым пальцем, мы продолжаем следовать той же логике саморазрушения, которой руководствовались наши предки. Мы ничего не предпринимаем, чтобы вырваться из плена, который ведет нас к смерти, потому что мы слишком трусливы, ленивы и эгоистичны. Мне снова и снова вспоминались слова Буддиста, который неустанно повторял, что если человечество хочет выжить, оно должно переродиться. Как тонко, брат. Ты все это время был прав. Мы должны изменить свое сознание, переделать его, полностью отойти от того эгоистичного образа мышления, наполненного страхом за самого себя, за свой никчемный комфорт, за свою дешевую душонку, и увидеть наконец смысл в единстве.

Оказавшись здесь, услышав Кейна, я вдруг обрела необъяснимое вдохновение, которое не ощущала внутри уже много лет. Наверное, потому что впервые за долгое время у меня появилась четкая цель. Пусть она призрачная, пусть больше похожа на попытку хоть что-нибудь сделать, и пусть я верю в нее слишком сильно, что превращаюсь в слепого фанатика, но эта вера кормит мое рвение изменить мир, заряжает энергией идти до конца, дает сил жертвовать дальше, чтобы стать еще сильнее.

— Ты в порядке?

Голос Куки вывел меня из размышлений.

Мы медленно брели вдоль проулка, изредка вороша кучки снега, чтобы увидеть, кто под ними погребен.

— Все нормально. Просто мне непривычно, когда мои приказы не выполняют, — соврала я.

Куки виновато улыбнулась.

— Извини, мы далеки от солдат. Наша организация подчиняется больше коллективному разуму. Как решит большинство, так и поступаем.

Я кивнула и перешагнула очередной сугроб снега с очертаниями человека. Торчащая из снега синяя кисть была облачена в белую хлопковую рубашку. Это не солдат.

— Тебе наверное тяжело здесь находится, — Куки явно желала помешать моему разуму впасть в депрессию.