Восстание

22
18
20
22
24
26
28
30

Я сделала пару глубоких вдохов, возвращая прежнее самообладание. А потом мне в глаза бросился красный огонек на рации, которую держала в руках Куки. Она поймала мой взгляд и виновато улыбнулась.

— Ой, забыла выключить, — с этими словами Куки переключила тумблер рации в положение «выкл».

Ее виноватая улыбка выдавала нотки самодовольства. Ну все. Теперь мое противостояние с Боженой станет темой номер два после моих споров с Кейном на этом подобие базы.

Этим мутантам лишь бы слухи посмаковать. Новостей им конкретно не хватает. Пожили бы на Желяве, сразу бы отбилось всякое желание заниматься сплетнями. Там у людей одна проблема — дожить до следующего дня.

25 декабря 2071 года. 13:00.

Алания.

Глубокое дыхание не помогает сердцу совладать с хаотичным отбиванием судорожного ритма. Я нахожусь в этом месте всего четыре дня, а уже заработала астму и тахикардию. На фоне развивающегося бронхита в условиях сырого тусклого подземелья вкупе с нарастающим напряжением из-за волнений среди гражданского населения, в ответ на который Генералитет наращивает военную силу в коридорах жилых отсеков, продолжая тем самым усиливать роковой накал по восходящей спирали, мое здоровье интенсивнее растрачивает выданный мне природой потенциал жизненных сил. Моя тоска по деревне среди гор, которая теперь кажется мне потерянным раем со всеми невзгодами и тяжестями существования без современных компьютеров, систем водоснабжения и элементарных унитазов, усиливается не по дням, а по минутам. По секундам, когда я вижу запекшуюся кровь в скопищах харкоты на моем платке.

Я больше не зову врача, как бы ни уговаривал Квентин, каким бы жесточайшим приступом кашля я ни заходилась по ночам, мешая спать не только самой себе, но и остальным двадцати аграрникам, проживающим со мной в одном отсеке. Генерал хитер, расселил всех сто пятьдесят выживших по разным жилым отсекам, чтобы не сосредотачивать бунтарскую мощь на одном клочке замкнутого под землей пространства. Но как бы он ни старался изолировать меня от сострадания, я все равно его нахожу — в лицах его же граждан, которые приносят мне воды по ночам и закрывают входную дверь плотнее, чтобы мои приступы не услышали солдаты из отрядов внутренней безопасности.

Обеспокоенность врача в его последний визит вчера утром начинала демонстрировать признаки настойчивого намерения поместить меня в медицинской отсек, откуда я уже точно никогда не выберусь. Поверить не могу, что Господь дал мне десятки лет здравия на поверхности и всего десятки дней на жизнь под землей, словно сам пытается пинками гнать меня быстрее, а вместе со мной и отчаявшихся пятнадцать тысяч людей прочь из этих проклятых подземелий.

Глядя на то, как чужие мне люди, чьи имена я еще не все запомнила, прячут мою слабость от глаз Генералитета, мое сердце, изнуряемой тахикардией, обретает силы идти вперед. Я всю свою жизнь прожила на поверхности, я для людей, как факел во тьме подземелий, их вера в мою исключительность питает меня энергией вести их к солнечному свету. И принимая очередной стакан воды от женщины тридцати лет, которая уже трижды претерпела выкидыш, я понимаю, что не имею право подвести их. В какой-то момент число моих подопечных увеличилось с полутора сотни до нескольких тысяч. И это нервирует меня. А нервозность продолжает гнать вперед, заставляя решаться на опасные для жизни мероприятия. Вроде визита к бунтовщикам в инженерный блок, которого еще пару дней назад я боялась, как кипятка.

Всего за четыре дня я прозрела настолько, словно провела четыре десятилетия в Гималаях с Богом один на один. Мне все чаще вспоминается Тигран с его мудрыми словами, которые я в то время еще не понимала. Тигран всегда учил видеть Божьи знаки в любых событиях, но особенно в тех, которые тебе противны, от которых хочется бежать подальше, которые кажутся ненужными, а то и вовсе смертельными.

Так произошло и с ворвавшимися в нашу жизнь Падальщиками. Я брыкалась больше всех в ответ на их жестокое нашествие с автоматами в руках и на танках, на которых развевались невидимые флаги с надписью выбора, предоставленного нам: «Подземелье или смерть». Я ненавидела их всей душой и даже задумывалась над тем, как подговорить жителей атаковать непрошенных гостей, когда Тигран вдруг решил следовать за ними.

— Ты с ума сошел?! — я тогда не сдержалась и крикнула так громко, что эхо улетело в горы.

На что он грустно улыбнулся и одарил меня своим фирменным взглядом отца, умиляющимся глупости дочери, который я злостно ненавидела, словно он посягал на мой интеллект и достоинство своей субъективной оценкой.

— Мы четыре года жили бок о бок и вдруг столкнулись лбами так внезапно. Думаешь, это совпадение? — спросил он.

— Да! Каришка и Маришка пошли в лес и привезли с собой этих вандалов! — упорствовала я.

Ничем другим, кроме как жестоким совпадением, я эту встречу не считала. Если бы никто не ходил в лес, то мы бы прожили еще десятки лет в той безопасной долине!

— А что если Каришка и Маришка обозначили какую-то веху? Новую эру? Что если они наоборот спасли нас? Ты не знаешь наверняка, как долго мы проживем здесь. Что если зараженные вычислят нас рано или поздно?

— Это невозможно! Мы живем здесь уже четыре года! Если бы они чуяли нас, то нас бы здесь уже не было!

Тигран в ответ умело кидался научными фактами, которые мы знали наизусть, мол, зараженные мигрируют в ответ на перемещение добычи, и могли обнаружить нас, забравшись сюда глубоко в леса во время подобной погони. Но все это были домыслы. Мы уже никогда не узнаем, вычислили ли бы нас зараженные или нет. Наш спор зашел в тупик всевозможных «если», мы спорили о вероятностях, возможностях, гипотезах. Получается, что спорили ни о чем конкретном. А конкретно в тот момент было одно: нас нашла вооруженная до зубов армия, и нам необходимо принять решение относительно того конкретного события, а не возможных.