Последняя битва

— Звезда!

Папа выбежал на открытое поле, я все застревала в сугробах в лесу. Черт возьми, здесь же зараженные повсюду! Они учуют его! Они его убьют!

Наконец я тоже выбежала из чащи на открытую местность и втопила во всю мощь. На ровном поле не было рытвин, ни оврагов, а потому я стала резко сокращать дистанцию между нами. Вдруг я стала замечать, что папин силуэт стал быстро увеличиваться перед глазами, и тогда я поняла, что он остановился.

Я же — нет.

Я накинулась на него со спины, повалила на снег и стала бить по груди.

— Папа! За что? За что ты так со мной?! Почему ты мучаешь меня? Почему не можешь быть нормальным?

Я все кричала и била его по хрупкой груди, не в силах остановить свою ярость.

— Звезда, Хай Лин! — стонал он в ответ.

— Я устала быть твоей нянькой! Устала от твоих выкидонов! — кричала я и ревела.

Слезы капали прямо на его дырявый трикотажный свитер под курткой.

— Тебе нужна звезда! — папа заплакал.

И тогда я остановилась. Я делала ему больно. Какового черта я творю? Он же такой маленький и хрупкий! Я должна его защищать. Прямо как он защищал меня, когда я была такой же маленькой и хрупкой и безмозглой да еще и сопливой девчонкой. Сначала родители учат нас ходить, подтирают нам задницы и кормят с ложки, а потом я должна отплатить им тем же, когда в старости их тела начинают сдавать. Это справедливо!

Но черт возьми как же он достал своим бредом! Я больше не могу это терпеть! Заприте его уже где-нибудь, где о нем позаботятся другие, но избавьте меня от этого!

Я встала, отошла от папы, лежащего на снеге, не в силах совладать со смятением, что затмевало разум. Любовь и ненависть, ответственность и усталость: все смешалось в один котел и я уже не знала, что должна испытывать, на какое чувство имею право.

Папа продолжал лежать на снегу, плакать и звать свою долбанную звезду. А я не знала, как помочь ему и самой себе. Мне было жаль его, и в тоже время было жаль меня. Так я и варилась в этом кислом противном бульоне из мешанины эмоций, ненавидя себя за ненависть к отцу, и в то же время оправдывая ее.

— Папа, прости меня… — я опустилась перед ним на колени. — Прости, пожалуйста!

Я бросилась отцу на грудь, обняла его, а потом усадила и прижала уже к своей груди, расцеловала по всему лицу, а он гладил меня по руке и мягко приговаривал:

— Моя Бай-Хуа. Смелая Бай-Хуа. Моя Хай Лин.

— Прости, пап. Прости меня, — приговаривала я.

— Смотри, Хай Лин. Смотри, звезда!