— Я очень рад, знаете ли, что теперь у Адриана Аароновича есть человек, которому он настолько доверяет. Ведь, что происходит? На самом деле, Адриан Ааронович очень молод, что такое двадцать четыре года? Одновременно с этим он очень одинок. Большой ум порождает большую зависть — его с ранних лет стали считать слишком умным, начали относиться с опаской к особенностям его характера. В то время, когда ему самому совсем нелегко. Его боятся, вместо того чтобы быть рядом и немного пожалеть. Я не знаю, слышали ли вы эту историю, почему Адриан Ааронович стал заниматься всем тем, чем сегодня занимается. Анна Валерьевна тяжело заболела, потребовались деньги. Адриан уже тогда скрывался от общества, закрывался от мира, будучи не в силах договориться с ним. Я немного знаком с таким поведением, могу представить себе, что чувствует человек, а в ту пору почти ребенок, когда для окружающих он выглядит ненормальным. Наверное, сейчас можно сказать, что Давид Ааронович, к счастью, смог применить таланты своего младшего брата и продать их. Ведь деньги, которые он заработал на уме Адриана, помогли ему воздвигнуть вокруг себя эти стены. Вы себе не представляете, Наталья Олеговна, как жил Адриан Ааронович, когда мы с ним познакомились. О нем совсем некому было позаботиться. Он не ходил в магазин, не умел себе приготовить и часто оставался голодным в огромной пустой квартире, где стояла нераспакованной новая мебель. Он работал и спал. При всех своих деньгах и влиянии, как считают остальные, он был настолько одинок. К счастью, вот уж это точно к счастью, Наталья Олеговна, мы с ним встретились. Я тогда… в ту пору уже очень давно потерял свою семью. Я искал работу и отправлял резюме куда только мог. Позвонили лишь однажды. Догадайтесь, откуда?
Наши с Михаилом Павловичем взгляды встретились в отражении зеркала заднего вида.
— Именно так. Мне позвонили из Скрама. Я не поверил, ведь мой возраст не подходил никому — всюду нужны только молодые. Я слышал о Скраме, но до последнего момента не понимал, куда иду. Знакомое ощущение, я думаю? Вам? Давид Ааронович меня не принял сразу, но мне удалось миновать его — вызывал к себе сам Адриан Шагалов. Может быть, знаете, может быть, это случилось потому, что я был там первый день. Или мой опыт сказался. Но я сразу почувствовал в этом молодом мужчине непробиваемое одиночество. Он целыми днями сидел в своем кабинете. Ни друзей, ни родных людей. Я не считаю Давида Аароновича — он редко заходил к брату, и они никогда не общались на обычные темы. Только коротко и по работе. Давид Ааронович никогда не интересовался, чем живет Адриан. Тем же вечером мне представилась возможность отвезти Адриана Аароновича на служебном автомобиле домой. Меня и приглашали к нему в качестве помощника. Я отвез его, потом предложил проводить до квартиры — он не протестовал. Я пока поднимался по лестнице, думал, не слишком ли дерзко повел себя, предложив такому серьезному человеку свою глупую компанию? И стоило мне переступить порог… потом все как-то само сложилось. Я тоже был одинок и с радостью стал заботиться об Адриане Аароновиче. Он не просил об этом, я сам все понял. Тем вечером принялся распаковывать мебель, сходил в магазин и приготовил ужин. Почти сразу переехал к нему и не успокоился, пока его дом не стал похож на настоящий дом. С тех пор я поселился там, и… возможно многие считают, что это неправильно. Но с тех самых пор я забочусь о нем, будто бы о родном сыне.
— У вас был когда-то сын? — вопрос сорвался с моих губ.
— Был.
Расторгуев ответил так, что было ясно даже мне — не стоит ворошить прошлое этого человека, это чересчур тяжело для него.
Мы миновали еще несколько перекрестков.
— Так что, Наталья Олеговна, я безумно рад, что в его доме и в его жизни появились вы. Что мы с Борисом Емельяновичем? Делаем, что можем, но никогда не будет в наших с ним силах заменить Адриану настоящую семью. Вас же он подпустил совсем близко. Я очень надеюсь, вы не побоитесь стать для него родным человеком. Видите, так бывает. Верно ведь говорят, родственников не выбирают. А вот родную душу найти и выбрать вполне возможно. Я вижу, вы его понимаете и не боитесь ничего. Верно, Адриан это почувствовал и именно по этой самой причине ему хорошо с вами. Вы, кстати, первый человек, кто всегда находится рядом с ним, сидит в его кабинете и даже живет через две стенки от него. Я все это говорю только для того, чтобы вы не обижались, что он отправил вас домой. Не ищите в действиях Адриана логику, которую можете понять вы. Он живет не так, как мы с вами и думает не так. Иногда кажется, что даже дышит по-другому. И дело не в вашем профессионализме. Вы же заметили, какую помощницу Адриану Аароновичу подыскал брат? Несколько высших образований, со всех сторон идеальная, непревзойденная помощница. Ей недостает только двух вещей. Знаете каких, Наталья Олеговна?
Михаил Павлович бросил на меня быстрый взгляд в зеркальце заднего вида:
— Чуткости. И такой элементарной вещи, как обычной душевности. Вы заметили, сколько профессионалов работает на него на двадцать четвертом этаже? Все как солдаты. Работают и работают каждый день. Поставь рядом с ним любого из них — они будут счастливы. Но никогда не смогут заменить ему семью.
Остаток дня до самой ночи я переваривала все слова, сказанные дворецким. Бродила по квартире, делая вид, что занята какими-то делами. Заходила в кабинет шефа, вроде как поправить стопку карандашей на его столе. А потом позвонила домой. Мне вдруг очень остро стало недоставать моего младшего братика. Я прекрасно понимаю, почему я здесь. Но после слов Михаила Павловича начала разрываться между своим домом и этим домом. Чем больше говорил Михаил Павлович, тем больше я видела перед собой их обоих — Адриана и маленького Никиту. Теперь, после его рассказа, я еще лучше начала понимать своего брата. Не согласна с той ролью, которую отвел мне добродушный Расторгуев. Боюсь, что он воспринимает мое присутствие в этом доме через ломанную призму своих надежд — я только работник, причем очень незнающий и неуклюжий, которому еще учиться и учиться, прежде стать хоть кем-нибудь.
Засыпала я, читая в телефоне очередной труд об аутизме. Много предположений совсем несвязанных с реальной жизнью. На сорок первой главе провалилась в глубокий, довольно мучительный сон, ничем не отличавшийся от моих дневных размышлений. Поначалу я куда-то бежала, потом споткнулась и падала. Страшно. Было очень страшно падать с высоты и долго-долго не видеть и не чувствовать дна, так долго, что уже стало все равно, разобьюсь я или нет — главное уже приземлиться.
Приземления так и не произошло. Меня кто-то выдернул из сна, схватив в последний момент за руку! И хотя хватка не была сильной, скорее осторожной и нежной — чужая рука вырвала мое сознание из кошмара с силой втолкнула его же в реальность.
Я резко открыла глаза и в почти полной темноте своей спальни увидела силуэт человека, склонившегося надо мной.
Глава 23
Заметил ли он в темноте, что я приоткрыла глаза и вижу его? Этот силуэт я не спутаю ни с чьим — довольно узкие плечи, немного сутулая осанка и худоба на удивление крепких запястий мужских рук, одна из которых держала мою руку. Без сомнений, на краю моей кровати прямо сейчас сидел Адриан Шагалов. Я уже молчу об аромате цитруса и древесины, который узнаю в любом, даже самом глубоком сне. Еще от него тянулся тонкий запах мыла — мой шеф недавно был в душе, об этом свидетельствовала прохлада его пальцев и майка с коротким рукавом — в таком виде он не позволял себе появляться при чужих людях.
Стоило ли говорить что-то? Он явно был уверен, что я крепко сплю. Поддавшись интуиции, не издала ни звука, продолжив из-под приоткрытых век наблюдать за ним. Однако ничего не происходило. Адриан рассматривал меня в темноте, его пальцы скользили по моей коже, поглаживая тыльную сторону моей ладони. Больше ничего не происходило. Все выглядело так, как будто только за этим он сюда и пришел. Что же это? Он чувствует себя виноватым за то, что случилось днем, но не может сказать этого напрямую? Михаил Павлович говорил, что в поступках Адриана Шагалова нет смысла искать логику. Он не такой как мы, поэтому его действия зачастую могут иметь совершенно другой смысл, который мы обычно в них вкладываем. Он не понимает чувств, сам не умеет чувствовать. Тогда… если это так… Объясните мне, что он сейчас делает? Что это, если не чувства? Пусть даже чувство вины, сожаления, а не совсем то, чего мне хотелось. Но это же чувства, которые есть! Он не ледяной, не снежный человек без души и без пламени в сердце. Он живой.
Настоящий.
За мои ресницы зацепилась слезинка. Поддавшись порыву, я сжала свои пальцы, лежавшие на его ладони.
Адриан вздрогнул всем телом. Мои пальцы скорее лежали на его ладони, чем удерживали его — он это осознал мгновением позже. Возможно, именно поэтому не отстранился и не ушел. Еще несколько секунд продолжалось это волшебное рукопожатие. Я не ищу логику, но знаю совершенно точно, как много для такого человека означает простейшее рукопожатие. Адриан никогда и никому во время приветствия не пожимает руку — в лучшем случае вы получите от него кивок головы. Он не пускает в зону своего комфорта никого, ни единую душу, даже преданного Расторгуева или Академина. Сейчас мне он это позволяет, потому что уверен, что я сплю.