Охота на маршала

– Врешь! Легавый ты! Сучка мусорская. Если не один – повезло.

– Я один. Иначе ты уже лежал бы, веришь?

– Дурак ты.

– Почему?

– Для Милки я не Ржавый, волчара! Она меня Гриней зовет!

– Ладно… Гриня… Поговорим?

– О чем с тобой базарить?

– Ящики, Гриня. Груз. Амнистия твоя. Скажешь мне, где они. И катись. Сволочь ты, но отпускаю. Из города сам выведу.

– Прям так и отдать тебе? Нигде не слипнется?

– Зачем – отдать? Я меняю, Гриня. Цацки из подвала не сгорели. Скажу, где спрятаны. Даже к месту приведу. С таким добром глубоко нырнешь. До старости доживешь, если будешь умным. Годится?

– Жирно, – процедил Ржавый из темноты.

– Не без того. Мне ящики нужны для дела поважнее. Ты шкуру спасаешь, свою. Я – друга. Так как?

– А обману тебя?

– Так я ж поверю.

– Как, извиняюсь…

Заговаривает.

Соболь понял это вовремя – достаточно для того, чтобы предупредить внезапное нападение. Но не хватило, чтобы смягчить или хотя бы сдержать удар. Когда Ржавский отчаянно кинулся на прорыв, Павел не успел отойти, ударив сбоку. Встречать пришлось прямым, и Григорий с размаху налетел на острие финки. А дернувшись, насадил себя на нож еще глубже.

Хрипнул.

Миг – Павел выдернул лезвие. Ржавский повалился сразу, судорожно зажимая рану между грудной клеткой и животом – нож вошел именно в то место, одно из самых уязвимых. Рухнув на спину, раненый с завидным упорством продолжал сопротивляться. Суча ногами, извиваясь крупным червем, он пополз по полу ближе к кровати. Обругав себя последними словами, Соболь остался там, где стоял, наблюдая за поверженным противником. Ему бы доктора сейчас, но, черт побери, это снова меняет дело…

А затем Павел окончательно понял, как недооценил раненого врага.