– Рану ушью и пойдем. Два стежка. Полминуты.
Ни одно его движение не выдало волнения, только взгляд стал более сосредоточенным и в уголках рта залегли, став вдруг заметными, две глубокие морщинки.
– Я тебе повторять должен? На выход!
Дальше мат и лязг затвора.
Хабаров резко обернулся. Их глаза встретились. Так, наверное, волки смотрят друг на друга, когда голоден год, а добыча скудна и случайна и может насытить лишь одного.
– Даже на зоне «больничку» не трогают, – с укором сказал Хабаров и отвернулся к Марине.
Еще стежок, и работа была окончена.
– Женя, наложи стерильную повязку. Останешься старшим! Я надеюсь, Сева Гордеев уже наверху и рассказал, что здесь происходит.
Лавриков встал в дверях.
– Саня, ты об Алине подумал? Я пойду вместо тебя.
– Куда ты лезешь, щенок? – по тону было ясно, что Хабаров устал быть сдержанным и дипломатичным. – Хочешь мне всю жизнь виной за твою смерть испоганить?! – он отстранился, пристально посмотрел в глаза Лаврикову. – Благородство, достойное палача…
Никита Осадчий сидел за столом в массивном кожаном кресле.
– Присаживайся!
Хабаров не двинулся с места.
Осадчий бросил на стол перед Хабаровым его бумажник. Хабаров взял его, открыл. Деньги и документы были на месте.
– В этом районе есть неэксплуатируемая станция метро «Дмитрогорская». Диггеры ее называют «станция-призрак». Знаешь?
– Знаю.
– По подземельям раньше ходил?
– Ходил.
– Отсюда до нее подземельями провести сможешь?