– А рабочие?
– Что рабочие?
– Никита, может быть, правильнее будет сначала ликвидировать рабочих?
– Босс, я готов! – вскочил Емельянов. – Прикажите!
Осадчий усмехнулся.
– Я что, тебя с Емельяновым за огранку посажу или сам за огранку сяду? Тагир, никто не будет вдаваться в причины задержки поставок. Нам просто продырявят черепа.
– Босс, я – как вы скажете! – поторопился поддакнуть Емельянов.
– Цех заминируем. Этого будет более чем достаточно.
– Никита, рискуешь, – настаивал Тагир.
– Каждого, кто будет обсуждать мои решения, я банально шлепну!
В тесной подсобке было душно, смрадно и абсолютно темно. Зацепившись ногами за что-то мягкое, живое, они упали внутрь. В ответ послышалась недовольная брань. Чьи-то руки помогли сесть.
Олег Скворцов щелкнул кнопкой фонарика. Плавающий электрический луч резанул по привыкшим к темноте глазам, заставил зажмуриться.
На пространстве в пятнадцать квадратных метров девять человек, сидящих на ледяном бетонном полу. Изможденные чумазые лица, настороженный блеск в глазах, грязная обгоревшая одежда. Среди грубых мужских тел голые женские коленки, сбитые в кровь, и рука, трогательно одергивающая коротенький, бывший когда-то белым халатик.
– Спокойно, братцы. Мы – свои! – сказал Женя Лавриков.
– Вот что, «свои». Слева от двери, в углу, не наступите. Мы рубахами прикрыли. Нас в туалет не выводят.
– Кто вы? – спросили сразу несколько голосов.
Хабаров фонариком осветил форму.
– Спасатели. Вас ищем.
– Считай, нашел… – подытожил насмешливый голос.
По интонации было ясно, что говоривший утратил интерес к вновь прибывшим.