Сиверсия

22
18
20
22
24
26
28
30

– Здорово! Я тоже хочу!

Тоненькие ручонки обвивают родительские шеи.

Счастья много не бывает. Это правда.

Он стоял и смотрел, как трепетал на ветру широкий подол маминого белого платья, когда она за руку с отцом шла в гору по узкой поросшей короткой травой дороге. Вот еще чуть-чуть и они будут на самой вершине. Вид оттуда – воплощение рая.

– Подождите! Меня забыли!

Он стоял на дороге и от обиды топал маленькой ножкой, обутой в новенькую зеленую сандалию.

Улыбка мамы, задорная, счастливая. Улыбка отца, всегда добрая и сдержанная. Лица вполоборота. Взмах маминой руки. Прижатая к сердцу и взлетающая вверх, в прощании, рука отца.

– Ме-ня за-бы-ли!

В голосе слезы и сожаление, почти горе.

– Ты что, позвонок? – рука крепко сжимает плечо.

– Саня? Хабаров?!

Теперь только его глаза: умные, добрые.

– Ты что, тоже с ними?

Растерянная, чуть смущенная улыбка:

– Нет. Рановато. Ты держись тут давай. Не раскисай.

Рукопожатие – крепкое, мужское.

Кругом ни души. Только голос. Голос тихий, мягкий, просительный. Голос рвется в самое сердце.

– Тише. Пожалуйста, тише! Я должен его услышать…

Взгляд как бы сверху. Одинокая, преклонившая колени темная мужская фигура, застывшая у подножья горы, среди бескрайних, залитых белым светом лугов, обратившая лицо к небу.

Голос все явственнее, отчетливее, уже можно различить слова: «…Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною; возьми щит и латы и восстань на помощь мне; обнажи меч и прегради путь преследующим меня; скажи душе моей: “Я – спасение твое!” Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей; да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло; да будут они, как прах перед лицом ветра, и Ангел Господень да прогонит их; да будет путь их темен и скользок, и Ангел Господень да преследует их, ибо они без вины скрыли для меня яму – сеть свою, без вины выкопали ее для души моей. Да придет на него гибель неожиданная, и сеть его, которую он скрыл для меня, да уловит его самого; да впадет в нее на погибель..»