Сиверсия

Он крутил в суетливых руках бокал коньяка и смотрел, как бьется о стенки чайного цвета жидкость.

– Когда у тебя начала болеть спина?

– Не помню. Всякое было. Я на заре моей туманной юности каскадером был. Профессия предполагает травмы. Почему ты спрашиваешь?

– Я не о травмах. Я о приступообразных болях. Таких, что ни двинуться, ни дохнуть.

– Было пару раз. Давно. Потом, вроде бы, прошло.

– Ты обследовался?

– Я сидел! Не знаю, говорила тебе Алина или нет… – его начинал выводить из себя этот разговор. – В солнечном Магадане! Девять лет!

– Не ори! Саша, у тебя опухоль. Злокачественная. Не операбельная.

Тасманов поставил коньяк на столешницу, придвинулся к Хабарову, обнял его за плечи.

– Уже затронута вторая почка. Отсюда боли.

Рука Хабарова с зажатой в ней сигаретой замерла на полпути к пепельнице.

– Что?

– Это рак, Саша.

Хабаров судорожно сглотнул. На его лбу мелкими бисеринками выступили капельки пота.

– Что-то нехорошо мне…

Он рванул ворот пуловера.

– Выпей.

Тасманов подал ему коньяк, зажал рюмку в его непослушных пальцах.

– Выпей… – еще раз повторил он и подтолкнул руку Хабарова.

Хабаров вылил содержимое в рот, облокотился о столешницу, запустил пальцы в волосы. Тасманов не трогал его. Он виновато сидел рядом. Просто сидел, коснувшись плеча Хабарова своим плечом, и ждал.