– Леш, это совсем не лечится? – тоном человека, не надеющегося на положительный ответ, спросил Хабаров.
– В твоем случае – нет. Время упущено. Прости.
Хабаров обернулся к нему, грустно улыбнулся.
– Ах, доктор-доктор… Как ты меня…
Он усмехнулся, надолго замолчал.
Внешне Хабаров был абсолютно спокоен, разве что была легкая дрожь в руках, которую мог заметить только внимательный наблюдатель.
– Любезнейший! – наконец, крикнул он бармену.
– Слушаю вас! – мгновенно отозвался тот.
– Плесни-ка нам коньячку по стакану. И пожрать чего-нибудь… Леш, – Хабаров обернулся к Тасманову, – а что
– О себе ты думать не хочешь?
– Что тут думать… Как она это переживет? Как я ей скажу? – он склонил голову к сложенным на столешнице рукам. – Ума не приложу… Легче… – он запнулся.
– Даже думать забудь! Тяжкий грех это!
– Грехом больше, грехом меньше… Алине не говори. Я сам.
– Обещаю.
Бармен поставил перед ними коньяк, мясную нарезку, фрукты.
– Давай выпьем, – Хабаров поднял свой стакан. – Будь здоров, док!
Коньяк растекался приятным теплом по каждой жилочке, только мозги он не отключал. На них он сегодня не действовал совершенно.
– Леш, сколько мне осталось?
– Саша, я не Господь Бог.
– Прости. Вопрос звучит некорректно. Я спрошу по-другому. Сколько обычно остается у подобных больных. Я «больных» правильно употребил?