Сиверсия

– Старики говорили: «Живи спросту – проживешь лет со сту!» И мудрствовать не надо.

– Я так… так жить хочу! – запинаясь произнес Хабаров. – Именно сейчас!

– Искать надо…

– Искать? Что искать?

– Ищущим, который обрящет, становятся по велению души и без посторонней помощи.

– Но как?

– Смотри на мир другими глазами. Лечи душу, а не тело. Не думай о будущем, иначе его потеряешь. Сказано: «И говорил Он: Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты[51]».

Хабаров коснулся подбородком сомкнутых рук, надолго задумался. Было слышно, как за окном потрескивает мороз и, будто откликаясь ему, ухает, хохочет далеко в тайге ночная птица.

– Я помню, незадолго до смерти отец рассказал мне легенду. Будто у одного из северных народов есть поверье, что раз в год в морозной, заснеженной тундре, среди льда и снега, зацветают потрясающей красоты голубые цветы – Хрустальная Сиверсия. Кто находит эти цветы, тот обретает любовь… Мне нужно их найти. Не для себя. Для нее…

Время уступило, оно замедлило свой ход, оставляя шанс для поиска правильного решения.

Утром его разбудил навязчивый шаркающий звук. Хабаров открыл глаза. Митрич, держась за поясницу обеими руками, ходил по избушке туда-сюда. Его ноги были обуты в обрезанные наподобие ботинок унты. Обувь была велика старику размера на четыре, при ходьбе шумно волочилась по полу. Именно от этого шаркающего звука, задевающего нервы, Хабаров и проснулся.

– Вставай, лежебока! – недружелюбно приветствовал его Митрич. – Рассвело уже. Дела надо делать. А то всю жизнь проспишь.

Хабаров послушно поднялся, потер ладонями лицо. Еще часа два-три он бы поспал. В избушке было холодно. Выбравшись из-под шкур, Хабаров поежился, шумно выдохнул, и его теплое дыхание растворилось паром в остывшем воздухе.

– Одевайся. Воду надо носить и дрова.

– Чего с утра-то? Не рано?

– В самый раз. К вечеру пурга будет.

– Может, чаю сначала согреем? Что-то мне пить хочется после твоего вчерашнего угощения.

– У колодца и напьешься!

– Завтрак тоже отменяется?

Старик накинул на плечи потрепанный рыжий козий тулуп и больше ни слова не говоря пошел на улицу.