Ягужинский тихонько зашелестел, рассмеялся.
– Будет браткам к веселинам… Контра! – и он торжественно положил карты на стол перед собой. – Благородное дело сегодня вершим. И казну пополним, и человека жить в коллективе научим.
Довольная улыбка блуждала по лицу Ягужинского. Он положил девятку. Хабаров взял ее десяткой и, бегло оценив карты, пошел козырем. Ягужинский лишился туза. Еще заход, и к тузу он присовокупил валета.
Понимая, что земля стремительно уходит из-под ног, а Колесо Фортуны дало сбой и теперь крутится в обратную сторону, Ягужинский лихорадочно соображал, каков расклад у противника. Он тщетно старался выглядеть невозмутимым, когда поймал спокойный, изучающий взгляд Хабарова. Тот протянул веером к носу Ягужинского карты.
– Ты – человек авторитетный. Ты дал слово. Мальчик должен жить!
Хабаров встал из-за стола и полез на свою шконку.
– Ошибся я в тебе. Не просчитал…
Ягужинский с тоской смотрел на карты Хабарова.
– Да он, сука, кинул нас! Все со второй колоды началось. Аполлон Игнатьевич, вспомните! – взорвался Махно. – Я порешу его! Враз порешу! Нас за лохов держит! Подтасовал он ее, век воли не видать!
– Уймись! – урезонил его Ягужинский. – Завтра разберемся. Пусть унесут всё. Будем спать.
Под утро Хабарова разбудил нервный шепот соседа по шконке.
– Саня, шмон утром будет. Гляди, чтоб заточку у тебя не нашли.
На полу у «параши», раскинув руки крестом, лежал тот самый шнырь. Из его приоткрытого рта сочился скупой ручеек крови.
– Что я сделал не так?
– Ничего не попишешь. Шнырь есть шнырь. За одним столом с Аполлошей ему не место.
– Что теперь?
– Молчать, коль не хочешь следом.
– Молчать?!
Тот кивнул.
– Аполлоша тебя и на тюрьме достанет. Как два пальца обоссать.