Обитель милосердия

— Что вы там улыбаетесь? — подозрительно поинтересовалась Маша.

— Да просто радуюсь, — Вадим засмеялся, — что вы рядом. Что вечером снова увижу вас, что буду танцевать с вами, дышать вами. Радуюсь — и все!

— А вы, оказывается, фрукт.

— И еще какой, — вконец обнаглевший Вадим пожал ее запястье…

— Между прочим, я замужем, — сообщила Маша. — Или вам это, как говорят, по барабану?

— Нет, конечно, — смутился Вадим. — Но разве могло оказаться иначе?

Маша заглянула в восторженные его глаза и озадаченно покачала головой.

У выхода с пляжа к нему подошел лохматый, сутенеристого вида парень.

— Вадимом зовут? — неприветливо произнес он.

— Кому — Вадим, кому — Вадим Дмитриевич.

— Это тебе, — парень протянул конверт и, не объясняясь, зашел в вахтерскую будку.

Внутри оказался незаполненный бланк месячного пропуска на территорию гостиницы «Жемчужина». И — странное дело — хоть в жесте этом проступали и наблюдательность, и деликатность нового знакомого, чувство благодарности к нему у Вадима как-то смазалось.

…Вадим безумствовал. После вечера в ресторане, где в танце, опьянев от Машиной улыбки и тонкого ее запаха, он вдруг с силой притянул ее к себе, и она было прильнула, но тут же отпрянула, подрагивая крыльями носа, меж ними установились особые, не высказанные отношения. В ту же ночь он купил у вокзала корзину цветов, высчитал номер сестер на четвертом этаже гостиницы, вскарабкался по балконам, равно рискуя разбиться и угодить в милицию, и выставил корзину перед балконной дверью.

Нежное пожатие Маши наутро и восхищение вполне примирившейся с ним Туточки стали его наградой. Теперь он почти не отходил от сестер. Вместе валялись они на пляже, бродили по городу, он даже сопровождал их на телеграф получать переводы от Машиного мужа. И Маша, снисходительная, ироничная красавица Маша, оттаяла: дулась и дурачилась наперегонки с резвой Туточкой, так что по поведению и нельзя было определить, какая из сестер старше. Когда она принималась вот так по-девчоночьи кокетничать и задираться, у Вадима начиналось легкое головокружение. Как-то в восторге прямо посреди платановой аллеи он подхватил Машу на руки и закружил. Младшая принялась браво отбивать сестру, но та как-то странно затихла, и Туточка, покраснев, отошла в сторону.

— Не могу без тебя, — бережно ставя Машу на землю, шепнул Вадим. И произнеся, понял, что сказал правду.

Четвертым во всех их начинаниях был Борис Аркадьевич. Собственно, не четвертым, поскольку без него не происходили бы безудержно восхищавшие сестер приключения. Возникла мысль посетить Дагомыс — и на другой день у входа в комплекс их встречал и посвящал им день генеральный директор. Маша как-то посетовала, что до сих пор не побывала на Рице, — через час у подъезда стоял новенький черный «Мерседес» с номерами администрации, а на озере их поджидали катер и дышащий углями мангал. И даже шальное требование Туточки немедленно добыть ей несезонных фруктов, за которое вошедший в роль Вадим пообещал ее отечески отшлепать, Борис Аркадьевич воспринял вполне по-деловому: тут же позвонил в аэропорт, и к вечеру в номере на четвертом этаже благоухал наполненный стружками ящик.

Попытки Вадима войти в долю Борис Аркадьевич пресекал со свойственной ему деликатной решительностью. Да и сам Вадим не проявлял чрезмерной настойчивости, понимая, что любое из подобных сумасбродств существенно облегчило бы его бумажник, не казавшийся больше увесистым. И вместо привычного ощущения собственной значимости прорастало в нем чувство униженности, зависимости, смириться с которым самолюбивый Вадим не хотел, но — мирился, и оттого ёрничал, беспричинно срывался на колкости, которые Борис Аркадьевич гасил все с тем же предусмотрительным благожелательством.

Тревожили Вадима и трудные отношения с Машей. Вроде бы — и он это с радостью ощущал — наедине она тянулась, льнула к нему. Но, словно мстя ему же за эти крохи нежности, на людях была неизменно иронична, а в присутствии Бориса Аркадьевича — и вовсе подчеркнуто-колкой.

Вообще-то прямых поводов для ревности у Вадима не возникало: Борис Аркадьевич был галантен, трогательно ухаживал за Туточкой, исполняя каждое ее желание и громко, намеренно возмущенно ревновал девочку ко всем встречным мужчинам, отчего та краснела от удовольствия и говорила дерзости.

И все-таки накапливалось меж Борисом Аркадьевичем и Машей что-то особое, пугающее Вадима сильнее, чем легкий случайный флирт. Порой при его приближении они обрывали какой-то непростой разговор или, напротив, принимались произносить фразы, явно не связанные с предыдущими. После каждого такого случая Маша на какое-то время замыкалась в себе, на расспросы Вадима отшучивалась, а когда он становился настойчив, раздражалась. И Вадим поспешно отступал.