Борис Аркадьевич поспешно кивнул и, сильно волнуясь, отошел.
Маша робко взглянула на помертвевшего Вадима.
— Ты считаешь, надо все-таки вернуть?
— Безусловно, — отчеканил он.
— Но… я обижу.
— А принимать такой подарок?! Неужели сама не видишь, что этот набитый деньгами мешок просто пытается купить тебя?
Уж лучше бы смолчал. Маша, разгневанная, выпрыгнула из шезлонга.
— Этот, как ты выражаешься, мешок, — прошипела она, — обаятельнейший и, в отличие от некоторых, деликатнейший человек, от которого, кроме добра, никто из нас ничего не видел.
Она отмахнулась от попытки Вадима остановить ее.
— Я, конечно, понимаю, что в пределах кругозора армейской фуражки все, у кого больше тысячи в кармане, — несомненные воры…
— Ну, зачем так?
— Но, между прочим, Борис Аркадьевич — председатель совета директоров одного из крупнейших в России холдингов, у него несколько собственных строительных заводов. Он из тех, кто страну восстанавливает. Предприниматель он. Слышал такое слово в тундре своей?
— Пусть так, — Вадим сделался угрюм. — Но что ты находишь в его обществе, которое он так назойливо навязывает?
— Насчет назойливости я бы помолчала, — Машин голосок задрожал, так что загоравшие по соседству затихли в предвкушении скандала. — И потом, что тебя-то не устраивает? Что возят туда, куда одного при всех твоих эполетах на порог бы не пустили? Что кормят на халяву дефицитом, которого ты отродясь не видывал?
— Маша!
— Уж если альфонсируешь, так и не дергайся. И нечего тут желваками играть!
— Я, пожалуй, пойду.
— Будь здоров, горе-ухажер!
…И снова мучительная ночь в душной комнатенке, а наутро — знакомый сектор на пляже «Приморский» и те же лица — только медички уже образовали квартет и презрительно на него поглядывают.
Два или три раза Вадим с усилием поднимался, окунался, но не плавал, а сразу возвращался и зарывался в песок. Пляж стал редеть. Послышалось шуршание песка. На Вадима легла тоненькая тень.