Обитель милосердия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот именно, мой друг! Туточка — моя дочь, — объявила она. — Я ведь на самом деле старая. Мне уж скоро тридцать три. Так что, извините за хлопоты. — И, не жалея роскошных своих смоляных волос, скользнула под воду.

Догнал ее Вадим аж у берега, когда ноги коснулись песка.

— Машка! — Он развернул ее за талию, увидел тревожное, готовое скривиться в усмешке лицо. — Машенька, ты — фантастика! Это же так здорово!

Волна накрыла их, и уже под водой он поймал ее губы. Так и вынесло их, целующихся, на берег, к негодованию снующих мамаш.

Еще долго сидели они в шезлонгах, прижавшись, словно десятиклассники. Вадим что-то фантазировал, а Маша нежно поглаживала его возбужденное лицо.

— Балдеете? — Туточка подкралась сзади. — На вас посмотришь — такая идиллия. Слушай, Вадим, а почему бы тебе на ней не жениться?

— Я готов, — тотчас вызвался он.

— Полно болтать, — урезонила ее мать. — Где Борис Аркадьевич?

— А где ему быть? Пулечку свою пишет по маленькой, — Туточка очень похоже передразнила знакомые слащавые интонации. — По десять долларов за вист. Да вон уже прется!

— Тутка! Не смей. И чтоб никакой грубости.

— Да мне-то… — она прервалась.

— Очаровательницы, — Борис Аркадьевич одним движением поздоровался со всеми.

— Совсем вы меня забросили. — Под насмешливым взглядом девочки он скосился вниз, невольно втянул живот. — Что-то не так?

— Слушайте, вы хотя бы бегом занялись. Мужчина какой-никакой, — упреждая гневную материнскую реакцию, Туточка решительно повернулась и зашагала к теннисным столам.

— Переходный возраст, поведение непредсказуемое, — извинилась Маша.

— Да, трудно, — Борис Аркадьевич понимающе кивнул, решительно смахнул с себя обиду. — Кстати, Машенька. Не сочтите за дерзость. Сегодня все-таки юбилей — десять дней нашего знакомства. Так что…

Он разжал ладонь. Маша вскрикнула от изумления. Вадим побледнел: на ладони переливался перстень, безусловно, тянущий на пятизначную долларовую цифру.

— Борис Аркадьевич, но я не могу. Это слишком, — Маша колебалась.

— Нет-нет, ничего. Позвольте, — смущаясь, он надел перстень на отставленный палец, критически осмотрел.

— Грубоват, конечно. Но, верите, во всем городишке… И ради бога, — перебил он Машино возражение. — Уж лучше выбросьте, но — не обижайте. Могут же у меня быть свои причуды. В общем, до вечера.