— Ну, тогда, значит, часа два назад…
— Точнее!
— Точнее б надо у секретаря моего спросить. Она как раз правление закрывала и видела, как он ее гонял.
Танков подтолкнул Велина:
— Слушай, зачем нам сейчас-то все по минутам?
— Товарищ лейтенант, — Велин заметил, что реплику услышали, — гляньте-ка лучше, как там подозреваемый. К вам, товарищи, торопились, даже вот задержанного не успели высадить.
— Спасибо вам, — поблагодарил кто-то в толпе.
— Так что дальше?
— В десятом часу это было. Минут сорок, — уточнила одна из женщин.
— В двадцать один сорок?
— Чего? Ну да. Я как раз к корове выходила. У них дверь открыта, мат, Галина голосит, ну, я так и сообразила: отсидел Будаков свои пятнадцать суток. Из города, говорят, пьяным приехал.
— Да вдрызг, — уточнил всё тот же бойкий Степан Кременчук.
— Точно, — обрадовался вдруг Велин, — чувствую, фамилия знакомая. Я ж его и сажал за семейное. Жену, что ли, избил?
— Избил! — подтвердила икающая в стороне женщина. — Так теперь и мстит, проклятый, чтоб он сдох! Только на детишках-то, на них-то зачем вымещать!
— Тихо, Галина! — Захаров махнул рукой, и несколько женщин уже привычно принялись ее успокаивать.
— Словом, кто-то ему насчет жены нашептал. — Захаров взял Велина под локоть и осторожно отвел в сторону. Увязался следом за ними и неприглашенный Танков. — Вообще-то бабенка еще та. — Виктор Мефодьич интимно убавил голос: — Как у нас говорят, ручная. В смысле — по рукам ходит. Раньше с бывшим механиком путалась, теперь вот с агрономом.
— Это в которого Будаков стрелял? — уточнил Танков.
Захаров, по-прежнему стоя к нему спиной, кивнул.
— Словом, ситуация такая. Начал ее метелить. Это у них водится. Бросить, видно, не может, но и не прощает. А она по злобе или еще как и крикни, что, мол, дети не его. Он за ружьем. Двустволка в доме была припрятана. Эта-то, пока он бегал, опомнилась, уползла. Так он в доме с детьми закрылся.
— Детям сколько? — опять вмешался Танков.