Обитель милосердия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Стало быть, так, Виктор Мефодьич. — Он ткнул председателю сельсовета в грудь длинным и холеным, словно револьверное дуло, пальцем. — Беги в правление, звони в отдел. Объясни от моего имени ситуацию. Пусть ускорят прибытие группы.

Замаявшийся от бессилия и теперь обрадовавшийся возможности подчиниться другому, более ответственному и знающему, увесистый Виктор Мефодьич, перепрыгивая через лужицы, припустил к задней двери правления.

— Ставлю задачу. Танков, обойдешь дворами, заляжешь с той стороны дома. Теперь ты, зубоскал. Кременчук, да? Поглядим, на что ты годен. Твоя задача…

Выстрел, короткий, с мерно угасающим эхом, прервал диспозицию.

— Подходи, лярвы! Чего затихли?! — Голос был надсадный, неуправляемый. — Выводи курву на площадь! Галка! Подлая! Выходи под винтарь, а то щас щучат твоих…

— Папочка, не надо! — долетел из глубины дома отчаянный мальчишеский голос.

— Не надо, родименький! — заревел и голосок потоньше.

— Убьет! Убьет, зверь! — так же истошно навстречу голосам детей закричала Будакова. — Убьет! Люди! Люди! Погань!

Она упала на землю и, катаясь по ней, выкрикивала, выплескивала, вжимаясь ртом в траву, изощренные угрозы и ругательства.

Новый выстрел отщепил кусок бревна на венце дома.

— Милиция, сделайте что-нибудь. Убьет ведь детишков-то! — не выдержала одна из женщин. Напряглись в готовности заголосить и другие.

— Чего они сделают? — обозлился подбежавший на выстрелы Захаров. — Чего они втроем-то? Утихните! Не до вас.

Он обтер лоб, сказал тихо:

— Не дозвонился, занято там. — Взял за рукав Велина, сказал, поглаживая — Товарищ, родненький, надо чего-то решать. Нельзя ж так. Детишки ведь.

— Вот-вот наши прибудут. — Велин посмотрел на часы. — Вот-вот должны. Игнатьев! Связался ты, наконец?

— Так говорил же…

— Связывайся, мать твою! Связывайся без конца!

Танкова что-то толкнуло. Он аккуратно обогнул председателя сельского совета, дошел до угла дома и, не остановившись, вышел на площадь.

— Господи! — взвизгнул кто-то.

Велин и Захаров, равно ошеломленные, одновременно подняли руки, призывая к тишине.