Лошадиная доза

— Слышал, — кивнул Жора, что-то припоминая. — А кто таков мужчина во френче?

— Это ведь про нее Демьян Бедный написал:

От канцелярщины и спячки Чтоб оградить себя вполне, Портрет товарища Землячки Повесь, приятель, на стене! Бродя потом по кабинету, Молись, что ты пока узнал Землячку только на портрете, В сто раз грозней оригинал!

— Так ты еще и стихами увлекаешься?

— Есть такое дело… А мужчина во френче, — Николай со значением помолчал, продолжая осуждающе глядеть на Стрельцова, — это Медведь.

— В смысле «медведь»? — не совсем понял Колину фразу Жора. — Вроде бы фигура у него совсем даже не медвежья.

— В смысле, фамилия Медведь… Медведь Филипп Демьянович, — ответил Осипов едва ли не шепотом. — Начальник Московского ОГПУ.

— Понял, — в тон ему приглушенно сказал Жора.

Саушкин не случайно назвал Бахматова, Осипова и Стрельцова «господами». Как только Владимир Матвеевич завернул в свое дактилоскопическое бюро, плотно прикрыв дверь, из своего кабинета вышел Николаев и, испепеляя взглядом одновременно всю группу Бахматова, рявкнул:

— Все ко мне! Живо!

В обширном кабинете начальника Московского управления уголовного розыска почти сохранилась прежняя обстановка: два стола, составленные буквой «Т». За столом, что покороче, стояло большое кресло с высокой деревянной спинкой, обитое черной затертой кожей. За длинным столом — деревянные стулья, обтянутые некогда малиновым ситцем, который напрочь выцвел и принял грязновато-розовый цвет. В углу за креслом начальника возвышался несгораемый шкаф «Меллер» весом не менее девяноста пудов. Что держал в нем начальник Московской сыскной полиции статский советник Аркадий Францевич Кошко, оставалось глубокой тайной. Равно как и то, что хранит в нем сейчас начальник Московского управления уголовного розыска Иван Николаевич Николаев.

За его спиной на стене темнело большое прямоугольное пятно. Некогда здесь висел портрет помазанника божьего, государя-императора Николая Александровича, который был снят за ненадобностью после Февральской революции. Не было в живых ни самого царя Николая, ни его семьи, империя также «приказала долго жить», а вот пятно на стене осталось. Совсем скоро его закроют новым портретом.

— Садитесь, — раздраженно бросил Иван Николаевич и первым устроился в кресло. Нетерпеливо поерзав, обвел присутствующих острым взглядом и, остановив взор на Леониде Бахматове, произнес: — Партия и Наркомат внутренних дел крайне недовольны нашей работой. Вернее, нашей бездеятельностью. А в конкретном случае — вашей бездеятельностью, уважаемый Леонид Лаврентьевич. Два года кто-то безнаказанно убивает людей. Раньше он прятал их тела в развалинах домов, теперь же настолько обнаглел, что спокойно сбрасывает их в Москву-реку, как какой-то ненужный хлам. И правда, чего ему бояться, если его никто не ищет! Ведь так, товарищ Бахматов?

Николаев буквально вонзил свой взгляд, будто бы заточенную шпагу, в старшего инспектора первой бригады. Но Леонид Лаврентьевич взгляд выдержал. Был он из потомственных рабочих, юлить не умел и не собирался этому учиться, поэтому ответил быстро и просто:

— Нет, не так, товарищ Николаев.

— А что не так? — продолжал остро смотреть на Бахматова начальник Московского управления уголовного розыска. И язвительно добавил: — Поясните мне, несведущему!

— Не выяснены личности убитых. Это затрудняет поиск убийцы, — глядя прямо в глаза начальника МУРа, ответил Леонид Лаврентьевич. — Пока из убитых нам известны только двое: это лошадиный барышник Толмачев, труп которого был найден в прошлом году на Шаболовке, и известный на Москве спекулянт Осип Ковальчук. Его труп был найден в Москве-реке осенью прошлого года. Удалось выяснить только, что оба они промышляли в основном на Смоленском рынке. Никаких ниточек, которые бы привели к нашему убийце, обнаружить не удалось…

— А остальные личности убитых, выходит, так и остались неопознанными? — отвел наконец взгляд от Бахматова Иван Николаевич.

— Так точно, — по-военному ответил Леонид Лаврентьевич. — Заявлений о пропажах этих лиц не поступало, что позволяет сделать вывод о том, что все они приезжие.

— А поездить по окрестным селам да деревням и провести опрос населения о пропавших без вести мужиках вам в голову не пришло? — нахмурил брови Николаев.

— Иван Николаевич, но поймите нас тоже, дел и так невпроворот, — сказал Бахматов. — У нас катастрофически не хватает людей. Если по деревням начнем разъезжать, это ж сколько времени потребуется? А кто тогда в Москве убийствами да разбоями будет заниматься? У нас же есть группа, занимающаяся уголовными делами по губернии. Пусть ее уполномоченные и поездят по селам да деревням и выяснят, кто пропал и когда. А фотографии убитых я передам им. Может быть, кто-то их узнает.