Намекаешь, что я со своими обязанностями не справляюсь? А вот хрена тебе лысого. Свои соображения будешь высказывать своему и моему руководству, когда вернемся. А пока ты под моим командованием.
— Хорошо. Я придумал. Сейчас есть и спать. А завтра — выдвигаемся.
Гомес задумчиво пожевал губами.
— Ну есть вариант, — протянул он задумчиво.
— Какой? — спросил я.
— Можем вас добросить до Флоренсии. Но естественно не машиной, а по воздуху.
— Хорошо. Сколько?
— Две тысячи долларов САСШ.
Хренасе, хороший навар. Как рейс туда и обратно в Боготу. Только вот расстояние меньше. Но нам выбирать не приходится.
— Хорошо, я согласен, — я отсчитал из тощей пачки наличных двадцать одну бумажку — на самолет и Гомесу на чай. Соткой перетопчется, как гласит местная поговорка гаучо — не все скоту масленица.
Гомес оскалился, резво отложил одну сотенную и свернув ее, ловко засунул в карман рубашки.
— Поехали, сеньоры!
Гомес не повез нас обратно на аэродром, как я ожидал. Грузовичок сначала поехал на окраину, потом резко запрыгал по ухабам, и, наконец, я увидел какое-то захолустное летное поле, принадлежащее то ли местному аэроклубу, то ли контрабандистам — хотя одно другого не то что не отменяло, но скорее даже дополняло.
Мы подъехали к одному из старых жестяных ангаров в серо-рыжей раскраске.
— Вот, приехали, — и Рикардо споро вышел из машины и зашел в ангар.
— Ну приехали — значит приехали, — буркнул я и спрыгнул на покрытое выщербленными плитками летное поле, между которыми лишаями пробивалась трава.
Я подошел к ангару и заглянул в него. Да, такого раритета я давно не наблюдал. Цессна-172, самая распространенная в мире модель. И судя по шасси, это был не «Катлесс», а что-то более древнее.
Меня привлекла болтовня по-испански — Гомес спорил со вторым присутствующим, упитого вида мужичонкой. И что мне больше всего не понравилось — штабель пустых бутылок из-под всевозможных горячительных напитков, стоящий у стены ангара. Видимо пилот сильно налегал на выпивку в свободное от полетов время.
Наконец Гомес договорился с мужиком, и махнул рукой нам с Гошей.
— Нехило он его обул, — тихо сказал мне Гоша по-русски. — Пятихатку себе оставил.