– Вы этого не сделаете, – повторил он.
– Чак, – сказала она, – ты меня не слышишь. У тебя есть один шанс остаться в живых. Всего один. Тебе нужно только ответить на мой вопрос.
Он попытался собраться с мыслями, разбежавшимися, как испуганные кролики.
– Какой?
– У тебя здесь ученица по имени Элис Чен. – Шеннон близко наклонилась к нему, их лица разделяли считаные дюймы. – Сколько ей лет?
Норридж уставился на нее. Ноги у него были мокрыми, глаза он еще не успел толком продрать от сна, рука была прикована к кровати, на которой он спал вот уже два десятилетия.
– Я… – Он напрягся, пытаясь вспомнить.
Эта женщина ошибалась. Он знал своих учеников. Знал их всех. Он мог посмотреть на ребенка и назвать номер его радиомаячка, вспомнить мельчайшие подробности его жизни, все его тайны. Он только…
…не знал их имен.
Женщина, словно прочитав его мысли, пожала плечами:
– Плохо.
Она встала, и они обе направились к двери.
– Стойте! – Голос его прозвучал испуганно и жалобно, как у ребенка. – Вы этого не сделаете.
Кэти Баскофф остановилась у входа.
– Через пять минут ты умрешь. Ты уже ничего не можешь изменить, – она улыбнулась, – так что живи с этим.
Дверь спальни со щелчком захлопнулась.
Глава 21
Сорен улыбнулся.
Книги-то он любил. А вот фильмы, трехмерные экраны, театр, танцы, комедии, спорт и музыка были для него настоящей пыткой. Какой бы глубокой ни была телепостановка, какой бы изящной ни была шутка, в его масштабе времени они занимали вечность. Каждая нота концерта Баха тянулась так долго, что из нее выхолащивался весь смысл и эмоции.
Но книги – дело другое. Он давно научился расширять глаза так, чтобы впитывать всю страницу целиком, сосредотачиваться на отдельных словах умом, а не глазами. Хорошая книга была близка к личному «ничто» – месту, где могло потеряться его «я». С утра до вечера ему иногда удавалось прочесть пять-шесть книг.