Лучший мир

– А то, что окно рядом с дверью в дом Каузена было разбито, чтобы можно было дотянуться до замка и отпереть его. ДАР воспользовался бы тараном или ядром Хэттона – специальным дробовиком для взлома дверей. Соседи сообщили о стрельбе, но агентство пользуется оружием с глушителями. В комнате перевернута мебель, но каким образом «ботаник» весом в семьдесят килограммов мог оказать такое сопротивление группе задержания? И еще: повсюду в лаборатории кровь. Если бы он был нужен агентству живым, то они бы и взяли его живым.

– Может, у него был пистолет. Может, он увидел агентов и…

– Это был не ДАР, – помотал головой Купер, – можешь мне поверить.

– Ну, пусть так, – сказала она. – Но какая разница, кто его похитил? Ничего это не меняет.

– Это меняет все.

– Почему?

– Потому что никто его не похищал.

Каузена выдала кровь. Купер не был экспертом-криминалистом, но невозможно было заниматься тем, чем он занимался десять лет, и не научиться кое-чему. Если за Каузеном пришел ДАР, и если Каузен стал вовсю сопротивляться, и если группа была вынуждена применить оружие, от которого остаются кровавые следы, то это было бы огнестрельное оружие.

Но кровь от пулевого ранения разбрызгивается крохотными капельками, и это называется «капли высокоскоростного пулевого воздействия». А на стене остались плотно расположенные пятна крови среднего размера. Такие образуются при варварском применении грубой силы, скажем – при ударе свинцовой трубой по голове. ДАР никогда бы не стал использовать такое оружие.

«Но именно такие подтеки появились бы, если бы кто-то взял небольшую емкость с собственной кровью и плеснул ею в стену».

Были и другие улики, но Куперу хватило и этого.

– Каузен все инсценировал, – сказал он и, перестав ходить, прислонился к стене, закрыл глаза. – Инсценировал собственное похищение. Никто за ним не приходил.

– Но если так, то это означает… – Натали задумалась.

– Это означает, что он в бегах. Что по какой-то причине он решил исчезнуть и хотел выиграть для себя время. Может быть, кто-то сделал ему предложение более привлекательное, чем Эпштейны. Это не имеет значения. – Он потер глаза. – Имеет значение только то, что единственный человек, который может остановить все это безумие, решил исчезнуть.

– И все же я не понимаю. Почему это хуже?

– Потому что это означает, что он прячется. Прячется активно.

– Так найди его.

– Да я пошевелиться не могу без того, чтобы у меня точки не заплясали в глазах. Правая рука совершенно бесполезна. Мы в шаге от гражданской войны, а единственный человек, который может ее предотвратить, с самого старта оторвался так далеко, что его и не догнать. Мой сын на больничной кровати, – с болью сказал Купер и, соскользнув по стене, сел на пол. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Он понимал, как Натали может воспринять его слова, но ему было все равно. Ласковая прохлада плиточного пола проникала сквозь больничную одежду. Он бежал так быстро и так долго, а добиться ему удалось только ухудшения ситуации. Хватит.

Натали подошла к стене напротив него и тоже села. Ее волосы были схвачены сзади тугим пучком, а от этого в сочетании с синяками под глазами она выглядела бледной и изможденной.