Настроение, словно изо рта устрицу взяли. А завхоз уже нагишом, уже на спине позади зада Мануелы, ноги приподнял. Правую подошву упёр ей в окорок.
— Двиньте, — велит, — колено вперёд!
Она двинула, он в лад нажимом помог.
— Теперь назад.
И в такт с её движеньем ослабил нажим.
— Второе колено вперёд!
Проделали, как с первым. И пошло у них, и пошло! Тиша будто занят упражнением «велосипед», а она коленями ездит по постели: вперёд-назад, окорока поочерёдно — то в напор, то в сдачу.
Тиша Додику говорит:
— Хлопайте в ладоши на каждый двиг, отмечайте! Ровно тридцать надо.
Олигарх на краю кровати сидит, хлопает.
— Есть тридцать!
У Тиши Усика причинник стоит, и сам он встал коленями на постель:
— Сейчас проверим её на звук.
И тихонечко, вполдыхания, запел:
Мануелу навзничь укладывает. Додик глаза выкатил:
— Ты хочешь её… любить?
— Никакой любви, одна технология. Придерживайте мои яйца, чтоб её зада не касались.
Додик тронул причиндалы завхоза, а тот впёр его жене. Олигарх сморщился — сейчас крик понесётся. А крика нет. Додик аж губы облизал.
— Эй! Да ты её… любишь!
А Тиша: