– Чего мы в Монтевидео-то потеряли? – пожал плечами Зарнов. – Век бы его не видеть. Нам бы домой, в Россию, в Питер.
– Это позже. А в Монтевидео штаб гонки, которая обернулась для вас столь паскудными приключениями. И вот подсказывает мне что-то: придется кое с кем в этом штабе душевно поговорить. То есть взять за душу. На предмет разъяснения некоторых несообразностей. Как же без вас?
Сергею Павлову припомнилась мысленная заметочка, которую он поставил относительно чиновника из МОК. Как его, Лайонс, кажется? Про то, что Лайонс отказал Белосельцевой в вертолете и безбожно врал относительно совсем близкой бури. А ведь дай он вертолет, совсем по-другому дело обернулось бы, и Коля Гробовой остался бы жив! Да и яхтсменов, вполне вероятно, уже отыскали бы.
– Это все мечты, – печально произнес Андрей Александрович. – Как отсюда выбраться? Хоть бы помог кто!
– Помог… – повторил Полундра. – Знаете, возможно, Людмила и Станислав Васильевич уже ищут нас, возможно, они совсем рядом, – закончил североморец, стараясь приободрить Муличенко и Зарнова.
Однако самому Полундре в это очень слабо верилось. Нет, полагаться стоило только на себя.
– Завтра забьем крабоеда, – сказал Полундра, – заготовим впрок мяса. А потом… Потом видно будет, но вот что я вам скажу, друзья: здесь мы ничего хорошего не высидим. Нужно уходить…
21
Станислав Васильевич Успенский сидел за столом в одной из комнатушек щитового домика, в котором размещался штаб российской поисково-спасательной экспедиции. Врач обедал разогретой свиной тушенкой с галетами. Ел он без всякого аппетита, словно по обязанности: организм нуждается в топливе, вот и приходится хоть изредка заправлять его.
Над островком бушевал зюйд-вест, время от времени швырявший в окошки домика заряды мокрого снега. Температура воздуха крутилась около нуля, погода за стенами домика чем-то напоминала московский март, самое гнилое и противное межсезонье. Ничего себе, полярное лето! Впрочем, на то оно и полярное…
Океан шумел, мерно накатывая на берег островка волну за волной. Сквозь шум прибоя доносились визгливые крики поморников и снежных буревестников, прямо хоть Максима Горького сюда с того света вызывай. Что-то, помнится, сочинял пролетарский писатель по молодости лет про буревестника, который «гордо реет». Вот и полюбовался бы своими глазами.
«Бог мой, какая чепуха в голову лезет, – подумал Успенский, отправляя в рот очередной кусок свинины. – С какого боку тут Максим Горький? Совсем у меня нервы стали ни к черту».
Да, события последних полутора суток основательно выбили Станислава Васильевича из колеи. Бесследное исчезновение Сергея Павлова и Николая Гробового, дикие в своей абсурдности обвинения брюхатого и наглого американца, не совсем понятное поведение Людмилы Александровны Белосельцевой…
Правда, в то, что двое его товарищей по экспедиции погибли, Успенскому не верилось. Тот же самый Павлов сразу, еще при знакомстве, вызвал у врача безотчетную симпатию и уверенность в том, что на этого человека можно положиться в самой сложной ситуации. Такие запросто не погибают! Коля же просто очень нравился доктору Успенскому своей веселой бесшабашной молодостью и чудным характером. Так пожилой опытный пес относится к задорному щенку-подростку, который от избытка сил ловит собственный хвост. Дико было бы представить Колю мертвым.
Надо сказать, что Станислав Васильевич ни на секунду не допускал, что обвинения Эдуарда Лайонса могут оказаться правдой. Врач полагал, что имело место либо недоразумение, либо провокация, направленная против его товарищей. Он и Людмиле Александровне высказал свои предположения, но Белосельцева от разговора вежливо ушла. Немного зная эту женщину, Успенский настаивать не стал: очевидно, что у Людмилы есть какие-то свои резоны, чтобы поступать так, а не иначе.
Зато Белосельцева поставила ему крайне интересную и сложную задачу, но не как врачу, а как гидрографу, специалисту по океаническим течениям. Успенский решил ее. Станислав Васильевич гордился своим решением: оно оказалось точным и изящным. Людмила тоже осталась довольна, хоть в свои дальнейшие планы Успенского посвящать не торопилась.
Станислав Васильевич покончил со своим скромным обедом, налил в чашку кипятка, размешал в нем чайную ложку уругвайского растворимого кофе, который считал жуткой гадостью. Закурил и сквозь дым сигареты стал задумчиво глядеть на заверть непогоды за окном домика.
Успенский грустно думал о том, что годы берут свое и романтика дальних дорог, столь милая сердцу Коли Гробового, уже не для него. Укатали Сивку крутые горки, эта экспедиция станет для него последней, он так решил. Лишь бы закончилась она успешно, а то пока сплошные заморочки и неприятности.
Оказаться бы сейчас дома, в зимней Москве, в уютной холостяцкой квартирке на Сретенке! Принять горячий душ, сварить крепкий кофе, настоящий «Сантос», а не этот растворимый суррогат. Капнуть в него чуточку коньяка «Ахтамар», неторопливо посмаковать то, что получилось, так же неторопливо выкурить сигарету… Послушать любимую музыку, скажем, «Кошек» Вебера, почитать на сон грядущий хорошую умную книгу и заснуть на чистой простыне, под умиротворенное мурлыканье лежащего под боком Барсика.
В таких маленьких радостях заключен глубокий смысл! И катилась бы к чертовой матери под бок романтика дальних дорог…
ebooksa