– К вам и к вашим сестрам. Я знаю; мадам сказала мне по секрету. Я подписывала ее завещание как свидетельница; и как там записано, так и будет, – шепнула Эстер, улыбаясь.
– Как мило! Но я хотела бы, чтобы она отдала их нам сейчас. Хорошо, что ее намерение зафик-си-ро-вано, но как долго ждать! – заметила Эми, бросая последний взгляд на бриллианты.
– Вы и ваши сестры еще слишком молоды, чтобы носить эти украшения. Первая из вас, у которой появится жених, получит жемчуг – так сказала мадам; и я полагаю, что маленькое бирюзовое колечко будет подарено вам перед тем, как вы вернетесь домой, так как мадам очень нравится ваше хорошее поведение и очаровательные манеры.
– Вы так думаете? О, я буду кроткой как ягненок, лишь бы получить это прелестное колечко! Оно гораздо красивее, чем у Китти Брайант. Несмотря ни на что, тетя Марч мне все-таки нравится. – И Эми примерила голубое колечко с восхищением на лице и твердой решимостью заслужить награду.
С этого дня она была образцом послушания, и старая леди самодовольно любовалась успехами своего метода воспитания. Эстер принесла в гардеробную маленький столик, поставила перед ним табурет, а над ним повесила картину, взятую в одной из нежилых комнат. Она полагала, что картина не имеет особой ценности, но полотно было подходящим по сюжету, и она взяла его в полной уверенности, что мадам никогда не узнает об этом и не обеспокоится, даже если и узнает. Это была, однако, очень ценная копия одной из замечательнейших картин, и глаза Эми, восприимчивые к красоте, никогда не уставали смотреть на прекрасное лицо Богоматери, в то время как душу ее согревали нежные мысли о собственной маме. На столе она положила свое Евангелие и книжку псалмов, а в вазу всегда ставила лучшие из цветов, какие приносил ей Лори, и каждый день ходила туда «посидеть в одиночестве, подумать о хорошем и попросить доброго Бога сохранить ее сестру». Эстер дала ей четки из черных бусин, с серебряным крестом, но Эми просто повесила их на стену, сомневаясь, уместно ли ими пользоваться для протестантских молитв.
И не было во всем этом никакой неискренности, ибо, оказавшись одна, за пределами безопасного родного гнезда, она ощутила настолько острую необходимость опереться на чью-либо добрую руку, что инстинктивно обратилась к сильному и нежному Другу, окружающему отеческой любовью своих маленьких детей. Ей не хватало помощи матери, чтобы понять себя и владеть собой, но, наученная, куда обратить взор за помощью, она делала все, что было в ее силах, чтобы найти верную стезю и вступить на нее с надеждой. Но Эми была юным пилигримом, и в эти дни ноша ее казалась ей очень тяжелой. Она старалась забыть о себе, думая только о других, сохранять бодрость и быть довольной тем, что поступает правильно, пусть даже никто этого не видит и не хвалит ее. В этом своем стремлении стать очень, очень хорошей она решила прежде всего, подобно тете Марч, написать завещание, с тем чтобы, если она все-таки заболеет скарлатиной и умрет, ее имущество могло быть распределено справедливо и великодушно. Она решилась на это, несмотря на то что для нее было мучительно даже подумать о том, чтобы отказаться от маленьких сокровищ, которые в ее глазах были не меньшими драгоценностями, чем бриллианты старой леди.
В один из часов, отведенных для игры, она написала этот важный документ, приложив немало стараний и воспользовавшись помощью Эстер в том, что касалось некоторых юридических терминов, и, когда добродушная француженка вывела под ним свое имя, Эми испытала облегчение и отложила завещание, чтобы потом показать его Лори, которого хотела сделать вторым свидетелем. День был дождливый, и, взяв с собой для компании попугая, она пошла наверх, чтобы поиграть в одной из больших комнат. В этой комнате стоял платяной шкаф, полный старинных нарядов, которые Эстер позволяла ей брать для игры, и ее любимым развлечением было облачаться в выцветшую парчу и гордо выступать перед высоким зеркалом, делая величественные реверансы и метя пол длинным шлейфом с шелестом, услаждавшим ее слух. В этот день она так увлеклась, что не слышала звонка Лори и не видела, как он подглядывает за ней, когда она с серьезным видом прохаживалась взад и вперед, поигрывая веером и вскидывая голову, увенчанную большим розовым тюрбаном, который выглядел очень странно в сочетании с голубым парчовым платьем и торчащей из-под него желтой пикейной юбкой. Ей приходилось передвигаться осторожно, так как на ногах у нее были туфли на высоких каблуках, и, как впоследствии Лори рассказывал Джо, было забавно смотреть, как она семенит в своем разноцветном наряде, а попка бочком, задирая голову, шагает следом, стараясь подражать ей, и иногда останавливается, чтобы похохотать или выкрикнуть:
– Ну не прелесть ли мы? Убирайся, чучело! Помалкивай! Поцелуй меня, душечка! Ха! Ха!
С трудом подавив взрыв хохота, дабы не оскорбить ее величество, Лори постучал и встретил любезный прием.
– Сядь отдохни, пока я уберу эти вещи, а потом я собираюсь посоветоваться с тобой по одному очень серьезному вопросу, – сказала Эми, предварительно показавшись ему во всем своем великолепии и загнав попугая в угол. – Одно мучение с этой птицей, – продолжила она, снимая с головы розовую гору, в то время как Лори усаживался верхом на стул. – Вчера, когда тетя уснула, а я старалась сидеть тихо как мышка, попка начал визжать и метаться в клетке. Я подошла, чтобы выпустить его, и увидела, что к нему забрался большой паук. Я выкинула паука из клетки, и он убежал под книжный шкаф; попка пошел прямо за ним, наклонился, заглянул под шкаф и сказал, как всегда забавно подмигивая: «Выходи прогуляться, дорогой!» Я не могла удержаться от смеха, и от этого попка стал ругаться, а тетя проснулась и отчитала нас обоих.
– Ну и как? Паук принял приглашение старика? – спросил Лори, зевая.
– Да, вылез, и попка убежал, испугавшись до смерти, вскарабкался на кресло тети и кричал оттуда: «Держи ее! Держи ее! Держи ее!», пока я гонялась за пауком.
– Это ложь! О боже! – крикнул попугай, клюнув Лори в носок ботинка.
– Я свернул бы тебе шею, если б ты был мой, ты, старый мучитель! – воскликнул Лори, потрясая кулаком перед птицей, которая склонила голову набок и серьезно прокаркала:
– Аллилуйя! Да будут благословенны твои пуговицы, дорогой!
– Вот, я готова, – сказала Эми, закрывая платяной шкаф и вынимая из кармана бумагу. – Я хочу, чтобы ты это прочитал и сказал мне, все ли здесь правильно и законно. Я чувствую, что должна сделать это, так как все может случиться, а я не хочу никаких недобрых чувств над моей могилой.
Лори закусил губу и, слегка отвернувшись от своей меланхоличной собеседницы, прочел следующий документ, написанный с похвальной серьезностью и учетом правописания:
ebooksa