— Но ты же мнe говорила, что между вами ровно ничего не было.
— Говорила я это? Что ж? я тебe не солгала. Я и теперь повторю, что он мнe не сказал ни одного слова, за которое можно было бы винить его. Нельзя же его упрекнуть за то... Но бросим это! Я тебe скажу, на что я рeшилась. Я об этом думала цeлую недeлю... но только мнe пришлось бы сказать Марку...
— На твоем мeстe я бы ему все разказала...
— Как, Марку? Если ты сдeлаешь это, Фанни, я никогда, никогда, никогда больше не стану говорить с тобою. Неужели ты способна выдать меня, когда я тебe довeрилась как родной сестрe?
Мистрисс Робартс пришлось объяснить, что она вовсе не имeла намeрения сама сказать Марку что бы то ни было; в добавок Люси взяла с нея обeщание — никогда, ничего не говорить мужу, без особаго ея разрeшения.
— Я хочу поступать в общину, сказала Люси.— Ты знаешь что такое эти общины?
Мистрисс Робартс увeрила ее, что знает очень хорошо, и Люси продолжала:
— Год тому назад, я не постигала возможности избрать себe такую жизнь, но теперь мнe кажется, что это для меня одно спасение. Я буду себя морить голодом, буду себя бичевать, пока не получу обратно мой смысл, мою потерянную душу.
— Душу, Люси! повторила мистрисс Робартс, почти с испугом.
— Ну хорошо, сердце, если тебe это больше нравится.
— Но я терпeть не могу толковать про сердце. Мнe дeла нeт до моего сердца. Я бы с радостью отдала его, этому ли молодому франту или всякому другому, если-бы только я могла читать, и говорить, и гулять, и спать, и eсть, не чувствуя безпрестанно, что меня что-то давит здeсь, здeсь, здeсь!
И она прижала руку к груди.
— Что это со мною дeлается, Фанни? Отчего я так ослабeла, что почти не могу ходить? Отчего я не в силах двe минуты сряду заняться книгой? Отчего я не могу написать двух строчек? Отчего всякий кусок, который я хочу проглотить, останавливается у меня в горлe? О Фанни! как ты думаешь, ножки его погубили меня или его титул?
Несмотря на свое горе,— она точно была огорчена,— мистрисс Робартс не могла не улыбнуться. В самом дeлe, в тонe и взглядe Люси много было комическаго. Она так сама старалась выставить себя в смeшном видe!
— Смeйся надо мной, говорила она:— ничто для меня не будет так полезно, как голод и вериги. Говори мнe, что глупо и низко влюбляться в человeка оттого только, что он хорош собой и носит знатное имя.
— Да не из-за этого же ты в него влюбилась? В лордe Лофтонe много других качеств поважнeе этих; и если говорить откровенно, милая Люси, меня нисколько не удивляет, что он мог тебe понравиться, но только... только...
— Только что? Говори прямо, и не бойся, чтоб я разсердилась, если ты хорошенько разбранишь меня.
— Я, признаюсь, полагала, что ты столько благоразумна и осторожна, что не влюбишься в молодаго человeка, пока он сам не признался тебe в любви...
— Осторожна! Да, именно, тут нужна была осторожность, но не с моей, а с его стороны. Осторожна! Развe я не была осторожна, пока вы всe не сблизили меня почти насильно с ним? Развe ты не помнишь, как долго я отказывалась отправляться в Фремле-Корт? А потом, когда меня притащили туда, развe я не забилась в угол как дура, развe я не думала про себя, что я там не на своем мeстe? Леди Лофтон сама старалась вызвать меня на разговор, а потом стала предостерегать меня... а потом... Но неужели все должно преклоняться перед прихотями леди Лофтон? Неужели я должна жертвовать собою для нея? Я не искала знакомства с леди Лофтон и ни с кeм из ея семейства.
— Мнe кажется, что тут не за что упрекать леди Лофтон, и вообще никого ни в чем упрекнуть нельзя.