Домик в Оллингтоне

– А если это для вас не составляет особенного интереса, – сказал Кросби, – то вы, вероятно, согласитесь освободить меня от этого обещания.

– От вас этого можно было ожидать, – сказала она. – Как любят мужчины обманывать! Вы, кажется, хотели купить мое молчание о неприятном предмете ложным предложением своей будущей откровенности и своего доверия ко мне, и теперь говорите, что не намерены доверить мне вашей тайны.

– Вы с самого начала сказали мне, что предмет этот нисколько вас не интересует.

– Опять ложь, опять обман! Вы хорошо знаете, что я подразумевала под этими словами. Помните, что вы говорили мне в первый день вашего приезда? Неужели же мне не следовало сказать, что ваша женитьба на той или другой барышне не составляет для меня особенного интереса? Все же, как ваш друг…

– Прекрасно, как мой друг!

– Мне приятно было бы узнать… Впрочем, я не намерена просить вашей откровенности, одно только скажу вам, что в глазах моих тот человек низок, который сражается под фальшивым флагом.

– И вы думаете, что я сражаюсь под фальшивым флагом?

– Да, думаю. – Говоря эти слова, леди Александрина вспыхнула под полями своей шляпы; как ни был тускл потухающий свет вечера, Кросби, взглянув ей в лицо, увидел на нем яркий румянец. – Да, думаю. Тот джентльмен действительно сражается под ложным флагом, который приезжает в дом, подобный здешнему, где идет общий говор о его помолвке, и потом ведет себя, как будто ничего подобного не существовало. Само собою разумеется, для меня это все равно, я только называю это сражением под ложным флагом. Теперь, сэр, от вас совершенно зависит выполнить обещание, данное мне в первый день вашего приезда сюда, или же пусть и остается оно одним обещанием.

Надо признаться, леди Александрина выдерживала бой с большой храбростью и даже с некоторым искусством. Дня через три или четыре Кросби уедет, а если победа оказывалась необходимою, то ее должно было выиграть в эти три или четыре дня. В случае потери сражения Кросби непременно должен быть наказан, на него должно излиться все мщение, которым она могла располагать. Впрочем, леди Александрина не замышляла глубокого мщения и не была приготовлена к тому, чтобы испытывать сильный гнев. Она любила Кросби, как любила всякого другого мужчину. Она полагала, что и Кросби любил ее точно так же. Она не предавалась более сильной страсти, но думала, что замужняя жизнь приятнее блаженного одиночества. Она нисколько не сомневалась, что Кросби обещал жениться на Лили Дель, но точно такое же или почти такое же обещание он дал и ей. Игра была чистая, леди Александрине хотелось бы ее выиграть. В случае проигрыша она обнаружила бы свой гнев, но гнев мягкий, слабый, она вздернула бы нос перед Лили в присутствии Кросби и сказала бы несколько оскорбительных для него слов за его спиной. Ее гнев не увлек бы ее далее этого.

– Теперь, сэр, от вас совершенно зависит выполнить обещание, данное мне в первый день вашего приезда, или же пусть и останется оно одним обещанием.

Сказав это, она отвернулась от него и стала смотреть в темную даль.

– Александрина! – сказал Кросби.

– Что вам угодно? Позвольте вам заметить, что вы не имеете права обращаться со мной фамильярно. Вы знаете, что не имеете права называть меня просто по имени.

– Вы требуете, чтобы в разговоре с вами я употреблял ваш титул?

– Всякая леди станет требовать от джентльменов того, что вы называете их титулом, если только джентльмены не пользуются привилегией дружбы более той, на которую вы имеете право рассчитывать. Ведь вы не называли мисс Дель по ее имени, пока не получили на это позволения?

– Но вы позволяли мне называть вас по имени.

– Никогда! Раза два, когда вы сделали это, я не запрещала вам, хотя бы и следовало запретить. Итак, сэр, если вы ничего не имеете сказать мне, я оставлю вас. Я должна признаться вам, что не думала видеть в вас такого труса.

Приготовляясь уйти, она приподняла полы своего редингота и взяла хлыстик, лежавший на окне.

– Александрина, останьтесь на минуту, – сказал Кросби, – я несчастлив, и уверен, что вы не употребите выражений, которые бы делали меня еще несчастнее.

– Почему же вы несчастны?