– Нет, милорд, – сказал Джонни.
– Так слушайте же. Перед святками я приеду в Лондон на выставку рогатого скота. Двадцать второго декабря вы должны обедать со мной в моем доме, в улице Джермин, в семь часов ровно. Смотрите же, не забудьте. Запишите в памятную книжку, когда приедете домой. Прощайте, доктор, прощайте! Я вижу, что мне должно прибегать к бараньей котлете в середине дня.
Кабриолет покатился.
– Непременно сделает его своим наследником, – сказал Виккерс самому себе, медленным шагом пробираясь к своей комнате.
– Вы верно возвращались из Оллингтона, когда встретились с лордом Дегестом и быком? – спросил Крофтс.
– Да, я ходил туда проститься.
– Все ли они в добром здоровье?
– Я видел только одну, других двух не было дома.
– Кого же вы видели, мистрис Дель?
– Нет, Лили.
– И верно, сидит одна и мечтает о своем прекрасном лондонском обожателе? Конечно, мы должны смотреть на нее как на весьма счастливую девушку. Я нисколько не сомневаюсь, что она считает себя вполне счастливою.
– Не знаю, – сказал Джонни.
– Мне кажется, он очень хороший молодой человек, – заметил доктор. – Только мне не совсем нравятся его манеры…
– Мне тоже не нравятся.
– По всей вероятности, и ему не нравятся ни мои, ни ваши манеры. Впрочем, все к лучшему.
– Не вижу тут ничего хорошего. Он просто сноб, а я – нет.
Джонни выпил у графа две рюмки крепкого портвейна и потому более, чем когда-нибудь, был расположен к откровенности и вместе с тем к более крепким выражениям.
– Нет, я не думаю, что он сноб, – сказал Крофтс. – Если бы он был таким, мистрис Дель заметила бы это.
– Увидите, – сказал Джонни, сильно ударив вожжами лошадь графа, – увидите. Человек, позволяющий себе важничать перед другими, есть сноб, а он сильно важничает. К тому же я не думаю, что он честный, прямой человек. Черный для нас тот день, в который он явился в Оллингтон.
– Я не вижу этого.