Домик в Оллингтоне

– Велика разница! Секретарь! А как вы думаете, что это за люди секретари? Нищие, которые являются никто не знает откуда! Я не хочу, чтобы были дурачества, слышите?

Графиня ответила, что слышит, и воспользовалась первой минутой, чтобы удалиться. Наступила очередь камердинера. После часовой службы он не раз повторял в лакейской, что старый хрыч расходился, точно сатана в аду.

Глава XXVII

«КЛЯНУСЬ ЧЕСТЬЮ,

Я ЭТОГО НЕ ПОНИМАЮ»

Между тем леди Александрина старалась представить себе как можно вернее все выгоды и невыгоды своего положения. Она не имела ни особенно нежных чувств, ни силы характера, ни возвышенных целей. Много раз она себя спрашивала, была ли настоящая жизнь ее достаточно счастлива, чтобы постоянное пребывание в ней могло удовлетворить ее желаниям, и каждый раз отвечала себе, что перемена на всякую другую жизнь была необходима. Нередко также советовалась она с собой насчет своего звания, которым немало гордилась, и всегда говорила себе, что не может понизить себя в свете без тяжелых мучений. Впрочем, в последнее время Александрина приучила себя к мысли, что гораздо более выигрывала, сделавшись женою такого человека, как Кросби, нежели оставаясь незамужней дочерью своего отца. В положении сестры ее Амелии было много такого, чему она не завидовала, но еще менее было завидного в положении сестры ее Розины. Дом Гезби не отличался таким великолепием, как замок Курси, но все же он не был таким скучным, не служил источником постоянных огорчений и сверх того составлял собственность ее сестры.

– Очень многие выходят замуж за подобных мужчин, – говорила она Маргарите.

– Да, разумеется. Большая, однако же, разница, когда мужчина имеет состояние.

Разумеется, тут большая разница. Кросби не имел состояния, не был даже так богат, как Гезби, не мог держать экипажа, не имел загородного дома, зато он был светский человек, пользовался в обществе большим уважением, чем Гезби, мог, по всей вероятности, занять высокое место в своей профессии, и вообще был видный мужчина в строгом смысле этого слова. Конечно, леди Александрина отдала бы преимущество джентльмену с пятью тысячами фунтов годового дохода, но как подобного джентльмена не оказывалось, то почему же бы ей не быть за мистером Кросби, чем вовсе не иметь мужа? Она не была влюблена в мистера Кросби, но надеялась, что может жить с ним комфортабельно, да и вообще быть замужем дело хорошее.

Александрина составила себе правила, по которым должна была исполнять свой долг в отношении к мужу. Ее сестра Амелия была полной госпожой в своем доме, управляя всем умеренно и сносно, доставляя таким управлением пользу своему мужу. Александрина боялась, что ей не позволят управлять, но что, во всяком случае, она попробует. Она употребит все усилия, чтобы доставить мужу спокойствие, будет в особенности стараться не раздражать его напоминанием ему о своем высоком происхождении. В этом отношении она будет весьма кроткою, если пойдут дети, она будет заботиться о них так, как будто отец их обыкновенный пастор или адвокат. Много думала она также о Лилиане Дель, задавала себе различные вопросы с целью убедить себя в высоких правилах относительно своего долга в этом случае. Виновата ли она в том, что отбивает мистера Кросби от Лилианы Дель? В ответ на этот вопрос Александрина спокойно уверяла себя, что она не виновата. Мистер Кросби ни под каким видом не женился бы на Лилиане Дель. Он не раз признавался ей в этом, и признавался самым торжественным образом. Поэтому она нисколько не вредила Лилиане Дель. Если в душе своей она и была убеждена, что преступление Кросби в измене Лилиане Дель представлялось не таким важным, каким бы оно представилось, если бы она сама не была дочерью графа, что ее звание до некоторой степени смягчало такое преступление, то она не решалась выразить на словах этого убеждения даже самой себе.

Александрина не пользовалась особенным расположением своих близких родных. «Я боюсь, что он мало думает о своих религиозных обязанностях. Мне сказывали, что молодые люди подобного рода редко думают об этом», – говорила Розина. «Я не виню тебя, – говорила Маргарита. – Ни под каким видом не виню. Признаться тебе, я думаю об этом браке гораздо менее, чем думала в то время, когда Амелия выходила замуж, но сама ни в каком случае этого бы не сделала». Отец Александрины объявил ей, что, по его мнению, она не ребенок и знает, что делает. Ее мать старавшаяся утешать и до некоторой степени поощрить ее, несмотря на то, постоянно твердила, что Александрина выходит замуж за человека без звания и без состояния. В поощрениях выражалось нравоучение, а ее утешения принимали вид увещаний: «Само собою разумеется, душа моя, ты не будешь богата, но я уверена, что будешь жить хорошо. Мистер Кросби может быть принят где угодно, тебе никогда не придется краснеть за него». При этом графиня намекала, что ее старшей замужней дочери приходилось стыдиться своего мужа. «Я бы желала, чтобы он имел возможность держать экипаж для тебя, но может статься, со временем и это будет».

Александрина нисколько не раскаивалась в своем поступке и решительно объявила отцу своему, что она уже не ребенок и знает, что делает.

В течение всего этого времени Лили Дель по-прежнему наслаждалась своим счастьем. Дня два замедления в получении ожидаемого письма от своего обожателя не нарушали ее спокойствия. Она обещала ему верить в искренность его любви и твердо решилась выполнять свое обещание. Нарушить его в это время ей не приходило и в голову. Она разочаровывалась, обманывалась в своих ожиданиях, когда почтальон не приносил ей письма, как обманывается землепашец, когда долго ожидаемый дождь не спадает с неба на иссохшую землю, но она нисколько не сердилась. Он объяснил это, говорила она про себя и потом уверяла Белл, что мужчины не в состоянии понять голода и жажды писем, которые испытывают женщины, находясь вдали от тех, кого любят.

Но вот в Малом доме услышали, что сквайр уехал из Оллингтона. В течение последних дней Бернард редко бывал у них, и об отъезде сквайра они узнали не от него, а от садовника Хопкинса.

– Уж, право, не знаю, как вам сказать, мисс Белл, куда уехал наш сквайр. Наш господин не имеет обыкновения говорить мне, куда отправляется, говорит только, когда едет за семенами или за чем-нибудь в этом роде.

– Однако он уехал совершенно внезапно, – сказала Белл.

– Против этого, мисс, я ничего не могу сказать. Да и почему бы ему не ехать внезапно, если вздумается? Знаю только, что он поехал в кабриолете на станцию железной дороги. Похороните меня живого, а больше этого я ничего не могу сказать.

– Я бы попробовала выпытать из него еще что-нибудь, – сказала Лили, удаляясь с сестрой своей от садовника. – Это такой угрюмый господин. Не знаю, уехал ли Бернард со своим дядей.

После этого ни та, ни другая сестра не думали больше об отъезде сквайра.

На другой день Бернард зашел в Малый дом, но ничего не мог сказать о причине отсутствия сквайра.