Наступило довольно продолжительное молчание, потом послышался шепот и вслед за тем громкий смех.
– Ах мама! Что мы будем делать? – спросила леди Амелия.
– Что делать? – сказала Маргарита. – К чему этот вопрос? Пусть она хоть раз в жизни услышит истину.
– Милая леди Думбелло, что вы подумаете о нас? – спросила графиня, обращаясь к другой гостье, которая намеревалась тоже уехать. – Скажите, знавал ли кто прежде подобную женщину!
– Мне кажется, она очень мила, – сказала леди Думбелло, улыбаясь.
– Я не могу с вами согласиться, – сказала леди Клэндидлем.
– Впрочем, я уверена, что она имела в виду доброе дело. Она очень благотворительна, подает милостыню и прочее.
– Не знаю, – сказала Розина. – Я просила ее подписать что-нибудь на миссию к подавлению католицизма на западе Ирландии, и она отказала мне наотрез.
– Ну что, душа моя, готова ли? – спросил лорд Думбелло, войдя в гостиную.
Состоялись и вторые проводы, на этот раз графиня подождала, пока не затворились двери и не затихли шаги удалявшейся леди Думбелло.
– Заметили вы, – сказала графиня, обращаясь к леди Клэндидлем, – что с тех пор, как уехал мистер Поллисер, она больше не вздергивает носа?
– Да, заметила, – отвечала леди Клэндидлем. – Что касается до бедного Думбелло, то, по моему мнению, это самое слепое создание, которое мне случалось видеть в жизни.
– В будущем мае мы что-нибудь услышим новенькое, – сказала леди де Курси, выразительно покачав головой. – Но все же ей никогда не бывать герцогиней Омниум.
– Желала бы я знать, что скажет обо мне ваша мама, когда я завтра поеду отсюда, – говорила леди Клэндидлем, переходя с Маргаритой через зал.
– Она не скажет, что вы намерены убежать от мужа с каким-нибудь джентльменом, – сказала Маргарита.
– Уж разумеется не с графом, – сказала леди Клэндидлем. – Ха-ха-ха! Какие мы все добренькие, не правда ли? Слава богу, что никому не вредим.
Таким образом, гости один за другим разъехались, и семейству де Курси предоставлена была полная свобода наслаждаться блаженством семейной жизни. Эта жизнь, весьма естественно, не лишена была своих прелестей, особливо когда между чувствами матери и ее дочерей было так много общего. Без всякого сомнения, выпадали и не совсем приятные минуты, но это происходило преимущественно от телесных недугов графа.
– Когда твой отец заговорит со мной, – говорила мистрис Джорж своему мужу, – со мной делается такая дрожь, что я не в состоянии разинуть рта, чтобы ответить ему.
– Ты, пожалуйста, не потакай ему, – сказал Джорж. – Ведь он тебе ничего не может сделать. У тебя есть свои собственные деньги, а если мне суждено быть наследником, то это сделается без него.
– Он так и заскрипит зубами, когда увидит меня.